– Может, он простудился, – сказал Монах. Это были первые его слова за все время. Выглядел он неважно, даже похудел, а борода поникла и казалась не такой рыжей.

– Мне принесли кучу его фоток, вон, в галерее. – Митрич махнул рукой в сторону стены с фотографиями.

– Иван Денисенко подогнал?

– Не, ребята-айтишники подарили, собрали по сайтам. Приходят каждую субботу, вроде как клуб тут у них. У них есть собственный бар, «Тринити», но они протоптали дорожку сюда. Интересные фотки, невозможно оторваться. Сразу видно, что не человек, а дух. Под одеждой ничего нет, пустота.

– А босые ноги? – спросил Добродеев.

– Одна видимость, обман зрения. Ни лица, ни туловища… ничего! Они тоже говорят, что дух. Все в городе знают.

– Мы с Олегом чуть его не поймали. Бегали полдня, а он то тут, то там, причем в одно время.

– Я же говорю, дух!

Они помолчали.

– Вам как всегда? – спросил Митрич. – Отдыхайте, ребята, я мигом.

Монах встал и пошел к галерее. Нашел снимки и стал рассматривать. Через минуту к нему присоединился Добродеев и сказал:

– Хорошие фотки! Какая-то потусторонность, запредельность… Особенно эта, смотри: сидит, почти сложился пополам… так и чувствуется, что внутри пустота. Лицо закрыто клобуком, руки спрятаны в рукавах, вервие до земли и сутана… сукно грубое, старинное. Мы не могли его поймать, Христофорыч, потому что это не материальное тело. Напрасно ты не хочешь в Ильинские пещеры, там, под землей, возникает такое же чувство. Ты явственно чувствуешь чье-то присутствие, сквознячок в затылке и шепот… прямо в уши, но слов не разобрать. Некоторые падают в обморок, приходится выносить и отпаивать водой.

– Святой?

– Вот только не надо ерничать! Там побывали тысячи людей, и все чувствовали. Порыв ветра, шепот, шаги… Тени мелькают! А этот, – Добродеев кивнул на фотографии, – исчез и больше не появится, это было знамение. Вестник. Прав Митрич.

– А может, это тот, из пещеры? Должен же он выходить хоть изредка.

– Есть вещи, над которыми нельзя смеяться, – укоризненно сказал Добродеев. – Они выше нашего понимания.

– Лео, а вот тут у него видна рука.

– Где? – Добродеев наклонился над снимком.

– Вот тут. Обрати внимание на средний палец. Перстень знакомый… или мне кажется? Что это? Дьявол, никак? Дать лупу?

Добродеев наклонился еще ниже, засопев от усилия, присмотрелся. Он оставался в такой позе долгую минуту; Монах молча наблюдал. Наконец журналист разогнулся – лицо его было страшно – и рявкнул, потрясая кулаками:

– Виталька Вербицкий! Скотина! Убью! Получишь ты теперь у меня рекламу, фиг тебе! Театр устроил, всех одурачил!

– Насколько я помню, он всегда любил валять дурака, – сказал Монах. – Если мне не изменяет память, однажды он изображал Нерона в красной тоге и золотом венке… Или Цезаря? Было дело? А когда спектакль сняли за порнографию, выкрасился синей краской и стал в пикет перед отделом культуры. Все бегали смотреть.

– Ах ты фигляр чертов! И главное, весь город купился! Я! Я купился! Ну погоди, клоун! Старик Добродеев тебе устроит театр! – Он повернулся к Монаху: – Вот скажи, на хрен?

– Должно быть, ставит пьесу из монастырской жизни. Кстати, на рауте в «Английском клубе» он обещал поставить всех на уши. А знаешь, что поразило меня больше всего? То, что он ходил босиком! Видимо, для достоверности. Это заслуживает уважения, я бы так не смог. И ты бы не смог. Его необходимо сводить в пещеры, чтобы он проникся духом. Кому, как не тебе, Лео!

– Но сначала я его убью!

– Которого из них?

– В каком смысле, которого?

– Если черного монаха видели в одно и то же время в разных местах, то напрашивается мысль, что их было несколько. Похоже, в спектакле принимал участие весь мужской состав Молодежного. Кого убивать будешь?

– А я-то думал, мы друзья, – горько произнес Добродеев. – Я ему теперь руки не подам. Мы столкнулись с ним пару недель назад, забежали в «Шарлотку», взяли по кофейку. Как жизнь, работа, то, се. Я поделился творческими планами, сказал, что собираюсь взять интервью у черного монаха…

– Лео, зная тебя, могу смело предположить: ты похвастался, что интервью с черным монахом у тебя в кармане. Было?

– Почему сразу в кармане… Ведь это правда, мы его чуть не поймали!

– А Виталя что?

– Сказал, что с удовольствием почитает, если можно, экземплярчик с автографом. Ну, не сволочь? Еще издевается!

Монах ухмыльнулся:

– Мы вставим ему фитиля, Лео. Как говорится, кто предупрежден, тот вооружен.

– Как?

– Придумаем что-нибудь. Шутить так шутить.

– Все в порядке? – спросил Митрич, подъехав со своей тележкой, которая дребезжала больше обычного.

– Прекрасные фотки, – сказал Монах, наступая на ногу Добродеева. – К тебе будут ходить экскурсии, Митрич. Черный монах станет городской легендой… Уже стал! Прекрасная экспозиция.

– Да ладно вам, – смутился Митрич. – Мне самому нравится. Садитесь, я тут вам всего понемножку и пива.

– За непознанное в нашей жизни! – сказал Монах, поднимая бокал. – Митрич, ты тоже.

– Я же на работе! Ладно, чуть-чуть. За непознанное!

Они выпили.

– Кстати, Лео, с тебя коньяк! – вспомнил Монах. – Помнишь, мы спорили насчет черного монаха?

* * *

…Бражник сидел на лавочке во дворе Андрея. Он так и не привык называть его сыном. Даже мысленно. Слово было непривычно для слуха и на вкус. Не мог, хотя не сомневался, что в письме правда и Андрей действительно его сын. Он называл его «мальчик»… Мальчик, сын его, Бражника, и Лены. Много лет назад Галина сообщила ему: Лена беременна, закатила скандал, кричала, что он должен… Я никому ничего не должен, сказал он. Кажется, сказал. Он не воспринимал ее, не позволял Лене дружить с этой… Оказывается, дружба продолжалась, и эта посмела прийти к нему и выставлять требования… Вдвоем придумали? Он помнил ее лицо: некрасивая, в веснушках, большой рот… Запомни, ты можешь только просить, а не требовать, сказал он тогда… кажется! А через несколько дней уехал…

Он смотрел на темные окна и спрашивал себя, что он собирается делать. Ответа у него не было. Он сказал себе, что дождется, когда мальчик вернется, а потом… посмотрим. Он представил, как звонит в дверь, Андрей открывает, смотрит с недоумением… Он узна́ет его! Не может не узнать. Узнает и вспомнит, как они чуть не подрались и он, Бражник, схватил его за кисти рук и сжал так крепко, что он вскрикнул. Он знает, что Лиза… Лялька погибла из-за него, Бражника. Сначала увел, а потом убил. Если он сразу на него не кинется, а спросит, что ему нужно, Бражник скажет: им нужно поговорить. Он ставил себя на