– Замечательно! – воскликнула я.

– Рада слышать. Вижу, Пьер, ты купил еще одну картину.

– Это не просто еще одна картина. Это картина Руби Дюма, – сообщил отец с торжествующей улыбкой.

Дафна недоуменно вскинула бровь:

– Что ты имеешь в виду?

Отец поспешно развернул картину.

– Нравится? – спросил он у Дафны.

– Неплохо, – уклончиво ответила она. – Но я все равно ничего не понимаю.

– Ты не поверишь, Дафна, но я приобрел это в галерее Доминик!

Отец опустился на стул напротив жены и принялся рассказывать историю, которую только что услышал. Дафна недоверчиво переводила взгляд с картины на меня и обратно.

– Да, все это удивительно, – изрекла Дафна, когда отец смолк.

– Ты видишь сама, у нее большой талант. Талант, который необходимо развивать!

– Да, – равнодушным тоном согласилась Дафна.

Отца ее сдержанная реакция ничуть не разочаровала. По всей видимости, он и не ожидал ничего другого. Он стал рассказывать, чем еще мы занимались этим утром. Дафна слушала, время от времени поднося ко рту изящную кофейную чашечку. Лицо ее становилось все более бесстрастным и непроницаемым.

– Я давно не видела тебя таким оживленным, Пьер, – заметила она наконец.

– У меня есть на это причина.

– Не хочу омрачать твоего радужного настроения, но вынуждена напомнить: ты до сих пор не поговорил с Жизелью.

Отец мгновенно стал серьезным, веселые огоньки в его глазах погасли.

– Ты, как всегда, права, дорогая. Настало время разбудить нашу принцессу и поговорить с ней.

Он поднялся и взял мою картину.

– Где мы ее повесим? В гостиной?

– Думаю, Пьер, лучше всего будет повесить ее в твоем кабинете.

Судя по всему, она хочет, чтобы моя картина как можно реже попадалась ей на глаза.

– Отличная мысль, – кивнул отец. – Я буду смотреть на нее постоянно, и это поднимет мне настроение. Ладно, пора к Жизели. Пожелайте мне удачи.

Улыбнувшись напоследок, он направился к дому. Мы с Дафной переглянулись.

– Вижу, ты подружилась со своим отцом. – Она отставила чашку.

– Надеюсь, так оно и есть.

Дафна вперила в меня пристальный взгляд:

– Он давно не был таким счастливым. Раз уж ты стала членом нашей семьи, тебе, наверное, следует знать, что Пьер, твой отец, частенько впадает в меланхолию. Тебе известно, что это такое?

Я покачала головой.

– Что-то вроде глубокой депрессии, которая овладевает им внезапно, без всяких видимых причин.

– И… как эта депрессия проявляется? – рискнула спросить я.

– По-разному. Иногда он целыми днями не выходит из своего кабинета и никого не желает видеть. Иногда перестает понимать, что ему говорят, отвечает невпопад, а то и вовсе уйдет, не дослушав. А после не помнит, что с ним было.

Я покачала головой. Невозможно было поверить, что человек, с которым я только что провела несколько счастливых часов, способен вести себя подобным образом.

– Иногда он запирается у себя и часами слушает какие-то унылые мелодии. Мы обращались к докторам, они прописывали ему лекарства, но он отказывается их принимать, – продолжала Дафна. – Его мать была такой же. Семейная история Дюма слишком богата печальными событиями.

– Я знаю. Отец рассказал мне о своем младшем брате. О катастрофе, которая с ним произошла.

Дафна вскинула на меня взгляд:

– Вот как? Он уже успел тебе рассказать? – Она покачала головой. – Это тоже свидетельствует о его душевных проблемах. Его постоянно тянет вспоминать всякого рода печальные события и наводить тоску на окружающих.

– Конечно, это очень грустная история, но он вовсе не навел на меня тоску, – возразила я.

Дафна поджала губы. Взгляд ее стал холодным и колючим. Она явно не любила, когда ей возражали.

– Полагаю, он представил все как несчастный случай на воде, – бросила она.

– Да. А разве это было не так?

– Не важно. У меня нет желания погружаться в воспоминания и портить себе настроение, – заявила она. – Я делаю все, что могу, чтобы Пьер был спокоен и счастлив. Если ты намерена жить в этом доме, ты должна способствовать тому, чтобы здесь всегда царила гармония. Ссорам, взаимным оскорблениям, зависти и обидам нет места в семье Дюма.

Против этого мне нечего было возразить. Несколько секунд мы обе молчали.

– Сейчас Пьер на седьмом небе от радости и не отдает себе отчета, сколько проблем породит твое внезапное появление, – снова заговорила Дафна.

Голос ее был мягок и нежен, но тон исполнен такой властности, что мне оставалось лишь слушать, почтительно глядя ей в рот.

– Он не сознает всех сложностей той задачи, которая стоит перед нами, – продолжала Дафна. – В отличие от него, я понимаю, что ты жила в мире, бесконечно далеком от нашего. Этот мир сформировал твои взгляды и привычки.

– Что вы имеете в виду, мадам? – вскинула я голову.

Я действительно не понимала, к чему она клонит.

– Я имею в виду твои взгляды и привычки, – отрезала Дафна. – Все это относится к области, о которой не принято говорить вслух. По крайней мере, в приличном обществе.

– У меня нет таких взглядов и привычек, о которых было бы стыдно говорить вслух! – возмутилась я.

– То, что кажется вам, каджунам, вполне естественным, другие люди воспринимают совершенно иначе. Я знаю, у вас своя мораль, свои правила поведения…

– Это не так, мадам! – перебила я, но она продолжала, будто не услышав моих слов:

– Лишь вырвавшись из привычной среды, попав в хорошее общество, получив образование, вы осознаёте всю дикость этой морали. Пьер хочет, чтобы ты стала членом нашей семьи, и я попытаюсь стать твоей руководительницей и наставницей. Но если ты хочешь добиться успеха, то должна слушаться меня беспрекословно. Да, и еще… Если у тебя возникнут затруднения – а в том, что они возникнут, можно не сомневаться, – обращайся ко мне. Не вздумай беспокоить Пьера. Его душевное равновесие необходимо тщательно оберегать, – добавила она вполголоса, словно для себя самой. – Иначе Пьера ожидает участь его младшего брата.

Я устремила на нее недоуменный взгляд.

– Впрочем, сейчас это не важно, – махнула рукой Дафна. Она грациозным движением отодвинула стул и встала: – Сейчас я переоденусь, и мы с тобой отправимся по магазинам. Встретимся в холле минут через двадцать.

– Хорошо, мадам.

Дафна подошла ко мне и откинула прядь волос с моего лба.

– Надеюсь, со временем ты сочтешь возможным называть меня «мама», – произнесла она.