Климент и Филипп теперь организовали созыв Вселенского собора в Вене, чтобы объявить о роспуске ордена. Папа также учредил комиссию, которая должна была в Париже собрать юридические материалы против него, и 1 августа он уполномочил епископов и своих делегатов начать расследование. 12 августа в булле Faciens misericordiam («Творя милосердие». – Пер.), дав сначала описание вины ордена, он призвал монархов и прелатов по всему христианскому миру помочь ему в проведении расследования этого дела.

Назначенная папой комиссия состояла из архиепископа Нарбона, епископов Байе, Мене и Лиможа, архидьякона Руа и нотариуса Святого престола Мэтью Неапольского, архидьякона Трента Жана Манту, архидьякона Магелона Жана Монло и настоятеля кафедрального собора в Эксе. Последний не смог принять участие в ней из-за занятости. К исполнению своих обязанностей комиссия приступила 7 августа 1309 года и приказала, чтобы братство Храма было вызвано к ним на суд в первый рабочий день после праздника святого Мартина в ноябре. Судебные слушания должны были быть обнародованы в присутствии народа и духовенства в соборах, церквах и школах, в основных обителях ордена и в тюрьмах, где содержались рыцари. Поскольку никто не являлся, выписывались новые повестки в суд. В конце концов комиссия попросила епископа Парижа самому посетить тюрьму, в которой пребывали магистр и руководители ордена, и уведомить их. Выполнив это, он указал, чтобы такие уведомления были осуществлены по всей его епархии.

Следующее событие, которое произошло в этот период времени, наглядно демонстрирует, что королевскими вельможами чинились препятствия тем, кто был настроен защищать орден. Члены комиссии узнали, что комендант Шатле арестовал и заключил в тюрьму нескольких человек, которые, как предполагалось, пришли защищать орден. Комендант, представ перед ними, заявил, что по приказу королевских министров арестовал семь человек, которые, согласно доносу, были тамплиерами, переодетыми в мирское облачение и пришедшими в Париж с деньгами в целях раздобыть адвокатов и защитников для обвиняемых. Он признался, что пытал их, но сам усомнился в том, что те являются тамплиерами.

В среду 26 ноября состоялось заседание комиссии, и магистр Храма де Моле предстал перед ней. Его спросили, будет ли он защищать орден или говорить от своего имени. В ответ он выразил недоумение оттого, в какой спешке церковь рассматривает это дело, в то время как вынесение приговора в отношении императора Фредерика затянулось на 32 года. И хотя у него нет ни достаточных знаний, ни таланта, чтобы защищать орден, он счел бы низким в своих собственных глазах и в глазах своих товарищей, если бы не стал этого делать. Однако, будучи узником короля и папы, не имея денег, он попросил помощи и совета.

Члены комиссии пожелали ему еще раз подумать над своим предложением, а также над теми признаниями, которые он сделал относительно себя самого и ордена. Тем не менее они согласились дать ему время и, чтобы он не чувствовал себя несведущим в том, что ему предъявляется, зачитали на его родном языке документы, в которых содержались их полномочия.

Пока зачитывались грамоты, цитировавшие его признания, сделанные перед кардиналами в Шиноне, он постоянно крестился и демонстрировал прочие знаки негодования и изумления, а также сказал, что, если бы это не касалось столь почтенных персон, как посланники папы, он выразился бы совершенно иначе. Они ответили, что собрались здесь не для того, чтобы выслушивать возражения. На это магистр отметил, что не собирался возражать, а лишь желал, чтобы в этом деле они не действовали как сарацины или монголо-татары, которые отрубали голову и разрывали пополам того, кого находили виновным.

Два обстоятельства достойны быть отмеченными в расследовании данной комиссии. Во-первых, Уильям Плазиан присутствовал на ее собраниях, причем, как однозначно заявили члены комиссии, не будучи ими приглашенным. Во-вторых, признательные показания, которые вменялись де Моле и которые, как он отчетливо дал понять, являлись подложными, были включены в буллу «Творя милосердие», которая датируется 12 августа. Между тем праздник Успения, то есть 16 августа (вероятно, ошибка автора, праздник Успения Богородицы в католической и некоторых других церквах отмечается 15 августа. – Пер.), указан в качестве дня, когда эти признания были сделаны. В этом документе утверждалось, что руководители ордена раскаялись и прощены, и все же из вышесказанного видно, что с магистром обращались как с непримиримым еретиком.

На следующий день (27 ноября) перед комиссией появился приор Пайена Понсар де Гизи. Когда его спросили, будет ли он защищать орден, его ответом было: «Да, вмененное нам отречение от Христа, плевки на крест, совершение самых мерзких преступлений и прочие подобные обвинения – все лживы. Если я сам и другие рыцари сделали признания в присутствии епископа в Париже или в каком-либо ином месте, то мы пошли против истины – мы поддались страху, угрозам и насилию. Нас пытали приор Монтфокона Флексиан де Безир и монах Уильям Робер, наши враги. Несколько из узников договорились между собой сделать эти признания, чтобы избежать смерти, потому что под пытками погибли 36 рыцарей в Париже и еще многие в других городах. Что касается меня, то я готов защищать орден от своего собственного имени и от имени тех, кто вместе со мной примет участие в этом судебном процессе, если мне выделят из имущества ордена столько средств, сколько будет необходимо для покрытия расходов. Я прошу предоставить мне возможность посоветоваться со священниками ордена Рено Орлеанским и Питером Болонским». Его спросили, подвергался ли он пыткам. Он ответил, что да, в течение трех месяцев, прежде чем он сделал признание.

В другой день снова привели магистра. Он потребовал, чтобы его отвели к папе, он взывал к мужеству и милосердию тамплиеров, к их рвению в улучшении убранства церквей, как фактам, подтверждающим их набожность, а также подтвердил свое собственное исповедание христианской веры. Присутствовавший при этом Ногаре отметил, что в летописях святого Дениса указывалось, что магистр ордена предоставил жилище Саладину и что султан приписывал появление у них неправедных богатств тайным злодеяниям и нечестивости. Де Моле заявил, что никогда не слышал подобной клеветы, и привел в качестве примера рассудительности и добропорядочности предыдущего магистра случай, когда он сам и несколько других юношей уговаривали его нарушить перемирие. Де Моле в завершение умолял канцлера и членов комиссии оказать ему милость служения мессы и дать возможность быть посещенным своим капелланом.

После того как были отданы приказания, чтобы всех тамплиеров, желающих встать на защиту ордена, сопроводили в Париж, их, усиленно охраняя, доставили туда. Комиссия тогда вновь продолжила свои заседания. По мере того как узники один за другим представали перед ней, они, за редким исключением, заявляли о своей готовности защищать орден.

– До смерти! – кричали одни.

– До конца! – заявляли другие.

А один добавил:

– Потому что я хочу спасти свою душу.

Бертран де Сент-Пол заявил, что он никогда не признавал и не признает вину ордена, поскольку это неправда, и он верит, что Господь совершил бы чудо, если бы Тело Христово поднесли к тем, кто сознался, и к тем, кто отказался сделать это. Семеро из тех, кто допрашивался в присутствии папы и сознался, теперь утверждали, что они солгали, и отказались от сказанного. Жан де Важеле настаивал, что тогда он не делал никаких признаний. «Меня пытали так сильно и так долго держали над огнем, – рассказал Бернар де Вадо, – что мясо на моих пятках полностью обгорело, и появились эти две кости» (он показал их).