Я говорю это, потому что у меня правда появилась идея, а еще, и это главное, я хочу сменить тему.

— Как ты думаешь, ты сможешь нажать на дверной звонок?

— А где он? — спрашивает Освальд.

По его вопросу я понимаю, что он не знает, что такое дверной звонок.

— Вон та маленькая кнопка, — говорю я и показываю на кнопку звонка. — Если ты на нее нажмешь, в доме зазвенит звонок и кто-нибудь из родителей Макса откроет дверь. Они откроют, а мы проскользнем в дом.

— Я думал, что ты умеешь проходить сквозь двери, — говорит Освальд.

— Да, извини, конечно, я умею. Я хотел сказать, что, когда дверь откроют, ты проскользнешь в дом.

— Ладно, — соглашается Освальд.

Освальд часто говорит «ладно», а я каждый раз вспоминаю Макса. Просто ничего не могу с собой поделать. Сегодня вечером Макс будет один, запертый в подвале миссис Паттерсон. Когда я думаю об этом, мне становится грустно и тоскливо.

Я обещал Максу, что не оставлю его, а сам стою здесь с Освальдом.

Но завтра Макс будет спать у себя дома. Я мысленно произношу эти слова, и мне становится немного легче.

Освальд поднимается на крыльцо. Он тянется рукой к звонку, но, перед тем как позвонить, он весь напрягается. Мышцы на шее и на руках вздуваются, вены на лбу пульсируют. Две «гусеницы» у него над глазами снова целуются. Освальд стискивает зубы. Рука его дрожит, когда он тянется к звонку. Палец дотрагивается до звонка, и секунду ничего не происходит. Рука Освальда дрожит еще больше, и я слышу, как он тихонько стонет. Он стонет, а палец нажимает кнопку, и звенит звонок.

— Получилось! — говорю я.

Я уже видел, как Освальд касается вещей в реальном мире, но все равно с трудом верю своим глазам.

Освальд кивает. Он тяжело дышит, у него на лбу выступили капли пота. Он выглядит так, будто пробежал двадцать миль.

Я слышу чьи-то шаги внутри дома. Мы отступаем немного назад, чтобы москитная дверь не стукнула Освальда. Деревянная дверь открывается внутрь. Мама Макса стоит на пороге и смотрит сквозь дверь-сетку. Она делает козырек из ладоней и смотрит по сторонам. Я понимаю, что идея со звонком была нелучшей.

Я вижу надежду в ее глазах.

Она думает, что кто-то пришел с новостями о Максе. Думает даже, что это мог позвонить Макс.

Мама Макса открывает москитную дверь и выходит на крыльцо. Она стоит рядом с Освальдом. На улице холодно. Снег прекратился, но дыхание мамы Макса превращается в пар. Чтобы не замерзнуть, она обхватывает себя за плечи. Я подталкиваю Освальда в дом, а мама Макса в это время говорит:

— Кто тут?

— Иди в дом, — говорю я Освальду. — И подожди меня.

Освальд делает, как я говорю. Я наблюдаю за мамой Макса. Она еще раз задает тот же вопрос, а потом надежда в ее глазах гаснет.

— Кто там? — спрашивает папа Макса.

Он стоит в кухне. Освальд стоит рядом с ним.

— Нет никого, — отвечает мама. Слова падают как булыжники. Она с трудом поднимает их, чтобы произнести.

— Какой придурок в десять часов вечера звонит в чужой дом и убегает? — спрашивает папа Макса.

— Наверное, по ошибке, — отвечает мама.

Она стоит рядом со мной, но голос ее звучит как будто откуда-то издалека.

— Придурки, — говорит папа Макса. — Как так можно ошибиться — позвонить, а потом исчезнуть.

Мама Макса начинает плакать. Думаю, она все равно бы заплакала, но слово «исчезнуть» ранит больнее булыжника. Слезы льются из ее глаз.

Папа Макса все понимает. Понимает, что наделал.

— Дорогая, прости меня.

Он обнимает ее одной рукой и уводит от порога. Москитная дверь сама закрывается за ними. На этот раз без стука. Они стоят в кухне, обнимают друг друга, а мама Макса плачет и плачет. Я никогда не слышал, чтобы столько плакали.

Дверь в комнату Макса закрыта, так что я говорю Освальду, чтобы он ложился спать на диване в гостиной. Освальд такой длинный, что у него ноги свешиваются с дивана. Они торчат, как две гигантские удочки.

— Тебе удобно? — спрашиваю я.

— Когда кто-нибудь спит на пустой кровати рядом с Джоном, я сплю на полу. Здесь удобнее, чем на полу.

— Хорошо. Тогда спокойной ночи.

— Подожди, — говорит Освальд. — Ты собираешься лечь спать?

Мне не хочется говорить Освальду, что я не сплю. Он наверняка опять начнет задавать вопросы. Поэтому я говорю — да.

— Посплю в его кресле. Я часто так делаю.

— Я перед сном всегда говорю с Джоном.

— Да? И что ты ему говоришь?

— Я рассказываю, как у меня прошел день, — говорит Освальд. — Рассказываю, что делал. Кого видел. Мне не терпится рассказать ему, что я видел сегодня.

— Хочешь, расскажи мне?

— Нет, — отвечает Освальд. — Ты и сам все знаешь. Мы были вместе.

— Ах да, — говорю я. — Тогда, может, хочешь рассказать о чем-нибудь другом?

— Нет, я хочу, чтобы ты мне рассказал про своего друга.

— Макса?

— Да. Расскажи про Макса. У меня никогда не было друга, который умеет ходить и говорить.

— Ладно, — говорю я. — Я расскажу тебе про Макса.

Я начинаю с самого простого. Я рассказываю о том, как Макс выглядит, о том, что он любит есть. Я рассказываю ему про «Лего», и про солдатиков, и про видеоигры. Объясняю, что Макс отличается от других детей, потому что он может зависнуть, и большая часть его жизни проходит внутри его самого.

А потом я рассказываю Освальду разные случаи. Про первый Хеллоуин Макса в детском саду, про их с Томми Свинденом схватку, про то, как на прошлой неделе Томми разбил камнем окно Макса. Рассказываю, что мама Макса пытается научить его пользоваться новыми вещами, а папа любит повторять слово «нормальный». Что по вечерам они играют в мяч на заднем дворе, что я помогаю Максу выбрать, красную ему надеть рубашку или зеленую.

Потом рассказываю про миссис Госк. Про то, какая она идеальная учительница, только вот называет Макса «мой мальчик». Но в общем, это такая мелочь, что миссис Госк все равно можно считать идеальной.

Я не рассказываю про миссис Паттерсон. Я боюсь, что, если начну про нее рассказывать, Освальд может испугаться и не станет мне помогать.

Освальд слушает молча и не задает вопросов. Два раза я думаю, что он заснул. Я замолкаю, а он поворачивает ко мне голову и спрашивает:

— А дальше?

— Знаешь, что мне больше всего нравится в Максе? — спрашиваю я.

— Нет, — говорит он. — Я его не знаю.

— Больше всего мне нравится в Максе то, что он храбрый.