и без переводчика. Дело Иисуса не отличалось от дел других бунтовщиков, независимо от того, доказана была их вина или нет. Lex Julia maiestatis являл собой самодостаточное юридическое основание. Для такого ненавистника евреев, как Пилат, одним евреем больше на кресте, одним меньше – особой роли не играло.

Глава двенадцатая. Прокуратор и евреи

Мнимая коллективная ответственность

Невозможно поверить в то, что народ, с таким воодушевлением принявший поначалу Иисуса и поддержавший позже его проповедь, вдруг по совершенно непонятным причинам перешел на сторону его противников – знати, заседающей в Синедрионе, – и потребовал всегласно его распятия лишь потому, что он выдавал себя за «Царя Иудейского». Такая перемена настроения не поддается объяснению, даже если учитывать хорошо известный факт, что народные массы ведут себя переменчиво и энтузиазм их может растаять очень быстро. Даже если бы Иисус в течение нескольких дней утратил без остатка популярность среди людей, это привело бы к тому, что его сначала перестали бы считать героем, затем начали бы относиться к нему равнодушно или даже с презрением, и, наконец, его имя ушло бы в небытие. Однако все это невероятно, поскольку лишено каких-либо предпосылок; Иисус оставался верен проповеди, которая принесла ему популярность. С какой стати на пророка, еще вчера почитаемого всем народом, сегодня должны начаться гонения, подогреваемые кровожадной народной ненавистью, заставляющей предать его оккупационным силам с требованием казнить его? Более того, с какой стати евреи, страждущие под гнетущим ярмом римской оккупации, только о том и мечтающие, чтобы избавиться от чужеземного правления, вдруг стали бы верными подданными римского императора? «…Мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем» (Лук. 23, 2). «С этого времени Пилат искал отпустить Его. Иудеи же кричали: если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю» (Иоан. 19, 12).

Как это разительно отличается от синоптических описаний, которые все до одного сообщают, что первосвященники боялись принародно арестовывать Иисуса, потому что это могло спровоцировать восстание в его поддержку: «…искали первосвященники и книжники, как бы погубить Его, потому что боялись народа» (Лук. 22, 2)!

Даже евангелист Иоанн, не упускающий возможности обличить весь народ в целом, не может не согласиться с существованием чувства глубокой народной симпатии к Иисусу: «Если оставим Его так, то все уверуют в Него…» (11, 48). Евангелист Марк делает особое ударение на противостоянии между народом и его лидерами, недвусмысленно изображая Иисуса на стороне народа. Когда Иисус вступал в дискуссии с саддукеями и обличал их в притчах, они хотели арестовать его, но не смели осуществить свои замыслы, потому что боялись реакции народа: «И старались схватить Его, но побоялись народа, ибо поняли, что о них сказал притчу; и, оставив Его, отошли» (12, 12).

Это опасение народного восстания вновь возникает несколькими днями позже: «…искали первосвященники и книжники, как бы взять Его хитростью и убить; но, говорили: только не в праздник,[581] чтобы не произошло возмущения в народе» (Марк. 14, 1–2).

Согласно синоптическим описаниям, Каиафа и его ближайшие сторонники изощренно (en dolo) манипулировали своими подчиненными, чтобы расправиться с Иисусом незаметно. Ведь арест «посреди ликующего народа» мог спровоцировать не только демонстрацию солидарности с арестованным, но и народное восстание. Как же все это сообразуется с описанием пышущей злобой и ненавистью толпы, требующей смерти Иисуса?

И даже если опасение демонстраций в поддержку Иисуса было необоснованным, можно прийти лишь к одному выводу: клика Каиафы в сговоре с римскими военными чинами решила расправиться с Иисусом. Какое же «иудеи» имели к этому отношение?[582] Народ не принимал участия в принятии решений и политических интригах своей знати. Клаузнер цитирует[583] народную песню того времени, «разновидность частушки», в которой простые люди высмеивали своих правителей. Первосвященник Анна, упоминаемый в евангелиях, неожиданно появляется в такой вот песенке:

Горе мне от дома Боэтуса —

Горе мне от дубинок их!

Горе мне от дома Анны —

Горе мне от осуждений их…

Ибо они первосвященники,

А сыны их – казначеи,

А зятья их – управляющие,

А слуги их побивают народ палками.

Совершенно уместно задать вопрос: какое отношение имели обычные паломники и жители Иерусалима к смертному приговору, вынесенному Иисусу из Назарета, если все их мысли и чувства были полностью поглощены подготовкой к приближающейся Пасхе? Какую роль сыграли в смерти Иисуса из Назарета, например, жители Иерусалима, Хеврона и Вифлеема, все обитатели провинции, пастухи и крестьяне в полях, рыбаки на Генисаретском озере?[584]

Понтий Пилат проявил себя в дальнейшей истории как человек исключительной жестокости. В трудах еврейского философа Филона Александрийского цитируется письмо царя Агриппы I к императору Калигуле. Оно представляет собой донос о злых делах Пилата: «Взяточничество, изуверство, мародерство, дурное обращение, оскорбления, беспрерывные казни без суда и следствия и бесконечная и невыносимая бесчеловечность».[585] Лапид пишет:[586] «В литературе раввинов он назван Аманом, царедворцем-язычником, замышлявшим уничтожение евреев (ср. Есф. 3)».

Пилат получил должность прокуратора (а точнее префекта) Иудеи в 26 г. н. э. либо от императора Тиберия, либо от руководителя его правительства Сеяна. Этимология имени Пилата окутана облаком догадок. Одна из версий утверждает, что он был сыном офицера, заслужившего почетное право носить копье (pilum). Говорят даже, что он был сыном Марка Понтия, командовавшего армией в походе против кантабрийцев (26–19 гг. до н. э.).[587] Так или иначе, Пилат, как и все другие прокураторы Иудеи, был всадником и принадлежал к классу аристократов, уступая в ранге лишь членам сената. Известные нам сведения о карьере других римских всадников позволяют предположить, что прежде, чем прибыть в Иудею, Пилат уже имел военный опыт. Ему была дана власть распоряжаться жизнью своих подданных в пределах вверенной ему провинции. Иосиф Флавий замечает,[588] что Пилат, в отличие от своих предшественников, никогда не утруждал себя соблюдением норм этикета в отношении религиозных чувств евреев. Исторически доказано, что Пилат был снят с должности императором Тиберием в 36 г. н. э. по наущению его начальника Вителлия, наместника Сирии. Больше ничего о его дальнейшей судьбе неизвестно. Тиберий умер незадолго до того, как Пилат вернулся в Рим. Вполне вероятно, что Пилат был сослан в галльскую Вьенну.[589] Причиной его смещения с должности стала беспрецедентная жестокость, проявленная при подавлении им демонстрации протеста самаритян. Печально известная ненависть Пилата к евреям, полнейшее