2. человек рассматривается как в общем пассивное существо, активность которого направляется либо внутренними, биологическими силами, либо внешними влияниями;

3. развитие представлено как непрерывный процесс, состоящий из мельчайших отдельных этапов, которые могут быть количественно измерены.

К механистическим теориям отнесены генетические (Гезелл, Илг, Эймс), этологические (Лоренц, Тинберген), теории обучения (Скиннер, Бандура, Биджоу, Баэр, Бронфенбреннер и Мишел). К этой же группе отнесены комбинированные теории: этологическо-психоаналитические (Боулби, Айнсворт) и обучающе-психоаналитические (Миллер, Доллард).

Авторы теорий организменного направления исходят из следующих общих принципов:

1. личность представляет собой результат взаимодействия индивида со средой;

2. развитие личности, выбор направления развития определяются в основном самим субъектом;

3. развитие может быть представлено как инвариантная, общая для всех субъектов последовательность стадий, которые качественным образом различаются между собой.

К организменным теориям отнесены: психоаналитические (Фрейд, Юнг, Адлер, Эриксон, Фромм), когнитивные (Пиаже, Элкинд), гуманистические (Бюлер, Маслоу, Роджерс) и органические (Вернер).

Очевидно, что отечественная теория биосоциального развития не укладывается в рамки приведенной классификации и, соответственно, заставляет эту классификацию полностью пересмотреть.

Например, Л. И. Анцыферова сравнивает идею о превращении этапов психического развития в иерархию уровней психической организации, выдвинутую Ж. Пиаже, его типы диахронического развития, и теорию, разработанную в отечественной психологии Я. А. Пономаревым (в области психологии творчества). Она указывает на существенные ограничения концепций западных генетических психологов в сравнении с позицией советских. Последние включают в принцип иерархии положение о качественном преобразовании генетически раннего уровня в составе более сложного, высшего и не приписывают развитию некие финалистские цели, конечные состояния. В работах Л. И. Анцыферовой получил свою конкретизацию именно функциональный подход к личности, представление о личности как иерархически организованной системе, развивающейся и функционирующей в жизненном пути [Анцыферова, 1978; 1981; 1990]. Л. И. Анцыферова рассматривает развитие личности в свете некоторых общих закономерностей процесса развития. Она выдвигает также важное обобщающее понятие «психологическая организация личности». Понятие «организация» весьма адекватно для определения личности, поскольку предполагает (и объединяет) и независимый от самой личности, объективно ей присущий способ организации, и субъективный, произвольно определяемый ею самой. В системно-генетической концепции это понятие особенно существенно, поскольку с его помощью она разрешает имплицитную дискуссию, предлагая объединить до сих пор достаточно разорванные, разобщенные качества (или модальности) личности (и психики) – формально-динамические и содержательно-смысловые. Первые обозначают механизмы (например, темпераментальные) как бы нейтральные по отношению к тому, что называется «содержанием» (обычно под содержанием подразумевается предметное содержание, характеристики бытия, объекта, становящиеся содержанием психического отражения [Асеев, 1990; Русалов, 1996 и др.]. Анцыферова рассматривает их не как самостоятельный уровень, а как особое качество психологических механизмов, реализующих ценностное отношение личности к миру.

Существенным достижением отечественной теории является распространение принципа интериоризации, сформулированного Выготским, на формирование личности и ее подструктур. Социум уже не просто влияет на реализацию природной программы развития. Развитие личности предстает как сложное взаимодействие природной индивидной программы с интериоризуемой в процессе воспитания программой социального развития. Такой подход существенно углубляет представления о природе личности, пределах и возможностях ее изменения, развиваемые в зарубежных теориях, и открывает новые перспективы развития теории биосоциальной природы личности и ее практических применений.

4.4. Проблема опосредованности человеческого познания

Еще одна интенсивно развивающаяся область мировой науки, в которой методология и результаты исследований российских ученых представляются высоко актуальными, – проблема опосредованности человеческого познания, личностная и субъектная детерминация психических процессов. Для отечественной науки принцип личностного подхода к исследованию психических процессов является традиционным. В зарубежной психологии это направление исследований может быть охарактеризовано как «зона ближайшего развития». В то же время на фоне успехов биологических наук конца XX – начала XXI века в западной психологии сильны «биологизаторские» тенденции.

В психологии со времен античности периодически возникают направления, провозглашающие своей целью решение психологических проблем путем применения методологии и методов биологических наук. История психологии убедительно свидетельствует о полезности и значимости такого рода исследований, однако абсолютизация этого подхода в психологии, его расширительное применение, приводят в тупик и означают утрату психологией своего предмета, так как психическое не может быть объяснено и описано в терминах физиологических механизмов, как не может быть описана архитектура здания в терминах свойств использованных кирпичей. Тем не менее соблазнительная «объективность» данного подхода вновь и вновь вдохновляет исследователей.

Например, человеческий язык, речь, сегодня все чаще рассматриваются там как явления безусловно родственные «языку» животных и производные от последнего. Сущность языка – передача информации о биологически существенных событиях, координация взаимодействий субъектов. Книга С. Пинкера «Речевой инстинкт» [Pinker, 1994] – яркое и показательное явление в русле этого подхода. Не случайно такое множество современных исследований посвящено попыткам обучения речи человекообразных обезьян, и в целом мнение авторов сводится к отсутствию каких бы то ни было серьезных препятствий для этого. Конечно, у обезьян отсутствуют вокальные задатки для овладения человеческой речью, их гортань не обеспечивает фонетики человеческого языка, но овладение понятийной системой через посредство компьютерных алфавитов, языка глухонемых считается для них вполне реальным. Утверждают, что наиболее «способные ученики» владеют названными видами речи на уровне 3–4 летнего ребенка. Разница между человеческой речью и сигналами общения животных полагается в рамках этих направлений скорее количественной, чем качественной. То есть человеческий язык, конечно, сложнее, обслуживает более сложную систему функций, но по сути принципиальной разницы нет. Основой языка при таком подходе считается возможность символического обозначения предмета, замещения предмета его символом-понятием. Речь рассматривается как оперирование системой таких символов-понятий. То, что у человека в отличие от животных существует множество языков, понятийные системы которых не вполне совпадают, в русле данного направления не считают существенным.

Активно обсуждается сегодня в сравнительной психологии открытие так называемой «культуры» в сообществе шимпанзе, живущих в Гвинее Биссау [Matsuzawa, 2000]. Под культурой в данном случае понимается наличие определенного способа раскалывания орехов, который применяется только обезьянами, принадлежащими к данному стаду и передается от матерей к потомству путем целенаправленного обучения. Широко обсуждается значение описанного открытия для понимания сущности культуры вообще и специфики человека среди других живых существ. Однако и в контексте данной дискуссии представляется продуктивной и интересной позиция, выработанная отечественной школой, в соответствии с которой специфика и сущность культуры как чисто человеческого феномена должна быть отнесена не столько к моменту передачи прижизненно приобретенных знаний и умений потомству, что в той или иной мере имеет место на дочеловеческих уровнях развития животного мира, сколько к моменту возникновения в сообществе на основе индивидуальных смыслов психического явления нового уровня – общего для всех участников процесса значения, то есть к моменту возникновения зачатков языка и сознания [Леонтьев, 1972], что возможно лишь на основе подлинно совместной деятельности его членов.