— Хмм…ну…хотя бы честно. Ладно, попробуем. Итак, что я заметил: во-первых, ты явно не собираешься возвращаться в свою семью. Уж не знаю по какой причине, но не собираешься.

— Откуда такой вывод?

— Потому что ты каждый вечер играешь в трактире, несмотря на то, что по моим подсчетам денег у тебя более, чем достаточно.

— Ну а если я люблю внимание? Люблю поклонение зрителей? Опять же — девушки любят музыкантов. Я молодой, кровь кипит, просит…

— Просит, просит…еще как просит! Помню себя молодого. Да и сейчас иногда…хмм…кипит. Допустим, ради удовольствия. Я видел, что деньги тебя не особо привлекают, ты не жадный. Ощущение такое, что раньше в деньгах купался, потому не ценишь каждый медяк. Девкам раздариваешь, мальчишкам суешь. Впрочем — и себя не забываешь. Но дело не в этом. У меня ощущение, что ты хочешь основать какое-то дело в столице, для того и деньги собираешь. Это так?

— Почему бы и нет? Может и собираюсь. Но ты не допускаешь, мастер Салмон, что я просто хочу набить «подушку» — для того, чтобы если что падать было мягче? Приеду, а кто меня там ждет? Где-то надо жить, чем-то питаться. Пока место себе найду…

— Уж такой музыкант всегда найдет себе место, не сомневайся! Да трактирщики драться за тебя будут! Только вот зачем тебе это? Ты ведь лекарь, да такой….каких я еще не встречал. Ты хотя бы осознаешь свою мощь как лекаря? Молчишь? Ладно. Давай я тебе растолкую: в столице много лекарей, но ни один не сможет вылечить от Черной смерти. Ни один. Я о таком только читал. А еще…ведь это ты исправил моей дочке грудь. Она мне сказала, а я ей верю. К тебе будет стоять очередь из дам, желающих красоты! И на кой демон тебе музицировать по трактирам?! Ах да…забыл — чтобы все кричали «славься!» и девушки давали тебе бесплатно. Но с теми деньгами, которые ты заработаешь лекарским делом, сможешь купить столько девушек, что надоест с ними кувыркаться. Слава? Да слава у тебя будет такая, что ты отбиваться замучаешься от славящих тебя, и от тех же дам. Только девушки будут не из трактирных шлюх, а благородные, как тебе и пристало. Аристократу.

— Я! Не! Аристократ! Ну что вы все как с ума посходили?!

— Ладно, ладно…не горячись. Да, ты простой крестьянин с немытыми пятками и грязными ногтями. Пусть будет так, раз тебе хочется.

— Давай ближе к делу, мастер. Что ты хочешь?

— Когда мы приедем в столицу, я предлагаю тебе поселиться у меня в доме. Будешь жить у меня, пока не наладишь свое дело — откроешь свой лекарский кабинет. Я дам тебе денег на лицензию, и протолкну членство в гильдии лекарей — у меня есть серьезные связи, и я не бедный человек. Куплю тебе дом для работы, и ты будешь там жить и принимать клиентов. А то, что у тебя их будет более, чем достаточно — гарантирую. Слухи разносятся по всей столице со скоростью ветра, так что к тебе ринутся толпы страждущих дам. Ты будешь очень богатым и уважаемым человеком. Разве тебе этого не хочется? Ты докажешь всем, что можешь сам добиться и богатства, и славы, и никто не посмеет сказать, что ты достойный человек только за счет славы своих предков. Ты же этого хочешь?

— Я хочу просто жить, и заниматься тем, чем хочу. Играть на гитаре, петь, жить в свое удовольствие. Лекарское дело? Почему бы и нет…только есть еще много хороших дел, которыми я мог бы заняться. Мне, например, нравится оружие.

— Еще бы! (смешок) Чтобы аристократу и не нравилось оружие? Глупо было бы.

— Я не умею фехтовать.

— Не умеешь фехтовать?! Ты?! Любой аристократ с детства этому учится!

— Вот видишь — это доказательство того, что я не аристократ. И хватит об этом. Посмотри лучше вот на этот нож. Почем его можно продать?

Достаю из тряпочки завернутый в нее нож, подаю Салмону. Тот вертит нож в руках, пожимает плечами:

— И что такого? Нож, как нож. Цена ему — десять серебряных монет, не больше. Обычная поделка для солдат или наемников. Ничего интересного.

— У тебя есть с собой нож? Который не очень жалко?

— Хмм…я плохих ножей не ношу, брезгую. У меня все клинки самой лучшей стали. Эй, Феррен! У тебя есть какой-нибудь нож, который не жалко?

— Все жалко, господин Салмон…

— Ну найди какой-нибудь совсем уж убогий! Робу надо. Что-то хочет нам показать.

— Вечером пусть показывает, девкам! Хех!

— Ты не болтай чего не надо. Сказано — найди!

Пять минут спустя.

— Вот. Почти не жалко. У сына забрал. Поганая железка. И что?

— Ну…вот, Роб, давай, покажи! Только не то, о чем говорил Феррен! Это самое у нас самих имеется!

Беру старый, потертый нож с треснутой рукоятью, поднимаю с земли свой клинок, оставленный караванщиком, примериваюсь, и начинаю строгать с чужого ножа стружку. Легко, будто это не сталь, пусть и плохонькая, а деревянная палочка.

— Ух ты! Вот это да! — восхищается Феррен — Это как так?! Обычным ножом?!

— Похоже, что не обычным — прищурившись караванщик смотрит на клинок — Я сразу-то и не заметил. Смотри — черная полоска по краю лезвия.

А я тем временем вцепляюсь в рукоятку чужого ножа покрепче, размахиваюсь, и…дзынь! Часть клинка обычного ножа падает в траву. Дзынь! Еще кусочек! Дзынь! Еще!

— Вот это да! — повторяет Феррен, и караванщик недоверчиво мотает головой. Потом Салмон пристально смотрит на меня, протягивает руку, я вкладываю в нее нож:

— Осторожнее. Отхватишь палец.

— А раньше чего не сказал? — хмыкает караванщик — Я ведь хотел попробовать его на остроту. Пальцем.

— Забыл… — признаюсь, делая покаянную гримасу — Извини. Так сколько это будет стоить?

— Если приделать к нему новую, дорогую рукоять…украсить…не менее тысячи золотых (Феррен громко выдыхает) Ты где его взял?

— Нашел — пожимаю плечами — Шел, шел, и нашел.

— Ага — кивает, неопределенно говорит Салмон — И сколько таких…нашел?

— Хватает. Так что там дальше? Ну…с предложениями?

— Феррен…погуляй! — кивает караванщик — У нас тут деловой разговор. И…не болтай насчет ножа. Настоятельно прошу.

Охранник кивает, отходит, недоверчиво мотая головой и оглядываясь на кусочки нарубленного ножа. Видно, что ему ужасно хочется похвастаться увиденным.

— Женись на Мори — сходу предлагает караванщик, и я вздыхаю, понимая, что ради этого весь разговор и был затеян.

— Я ее не люблю — говорю честно, глядя в глаза «тестю» — Как можно жениться на нелюбимой женщине?

— Что, прямо-таки и не любишь? — усмехается