сейчас мертвыми возле его постели. Он сразу понял, что их слишком много для него одного. Шесть, семь, и новые фигуры появлялись из-за поворота… Ну что ж, подумал Гэрэл, по крайней мере, он постарается дорого продать свою жизнь. В одной руке он держал арбалет, а в другую взял меч одного из убитых охранников — он не успел рассмотреть, кто это: солдат лежал лицом вниз, сквозь доспехи на его спине проступало кровавое пятно.

И тут от одной из стен отделилась черная тень, почти неотличимая от убийц, и встала между ними и Гэрэлом.

Хорошо знакомая ему солдатская форма Чхонджу, повязка на глазах… Живой мертвец. А он что здесь делает?

— Уходите — я с ними справлюсь, — сказал мертвец.

— Ну уж нет, — возразил Гэрэл.

Убийцы бросились на них. Мертвец легко, как в танце, уклонился от первого нападавшего, ловко столкнул его со вторым, поднырнул под клинок третьего и ударил вверх. Мертвым Юкинари не знал нравственных терзаний, действуя расчетливо и безжалостно. И очень, очень быстро.

Впрочем, отвлекаться, наблюдая за мертвецом, времени не было: Гэрэл отбивался от своих убийц, и ему бой давался труднее, чем Тени. На самом деле его хватало только на то, чтобы обороняться, постепенно отступая в конец коридора. Коридор заканчивался тупиком, и он гадал, что будет делать, когда его прижмут к стене.

К счастью, когда он оказался у стены, почти все наемники, что достались Тени, уже лежали на полу убитые или умирающие, и он помог Гэрэлу справиться с остальными. Гэрэла даже почти не ранили: один раз ему едва удалось увернуться от удара, меч скользнул по его боку — кровь быстро пропитывала шелк, но рана была неглубокой, неопасной. А вот Тень выглядел скверно: как уже успел убедиться Гэрэл, он в бою весьма эффективно убивал других, но совсем не старался защитить себя — казалось, он не чувствует боли. Он получил несколько ранений. Один из ударов — мощный, страшный — перерубил ему ключицу. Отделенное плечо и рука выглядели так, будто кто-то неумело приставил их к телу. Из мяса торчали обломки кости. Но крови почему-то не было — ни капли, хотя по всем законам анатомии она должна была литься из огромного развала раны рекой, — плоть выглядела сухой, словно замерзшей… Гэрэл смотрел и никак не мог заставить себя отвести взгляд. Он никогда не видел зрелища более уродливого и в то же время более завораживающего. Он поймал себя на странном желании дотронуться до раны, до этой голой кости.

Гэрэл сглотнул и сказал:

— Это надо… зашить. — Выбранное слово не очень подходило тому, что он видел. «Срастить кости? Залатать легкое?» — подумал он. Если бы речь шла о живом человеке, он бы назвал такую рану смертельной.

Мертвец отрицательно покачал головой.

— Не надо. Это заживет быстро.

Гэрэл собирался возразить, но в конце концов просто пожал плечами.

— Тебе виднее. Зачем ты здесь?

— Я прибыл по приказу моего господина, государя Токхына. Он узнал, что у вас возникли трудности с управлением страной.

— Передай государю Токхыну, что я справлюсь, — процедил Гэрэл.

— Не могу. Приказ Его Величества для меня приоритетнее, чем ваши приказы. Токхын направил меня сюда уладить проблемы, и я займусь этим.

Он приблизился к Гэрэлу, заметив кровь на его одежде.

— Вы ранены, господин наместник?

Мертвяк коснулся его руки. Какие холодные пальцы, ледяные.

— Не трогай! — Гэрэл отдернул руку, отступил. С отвращением вытер ладонь об одежду.

— Никогда больше не смей ко мне прикасаться, — сказал он очень ровно. — Понял?

— Понял, — без выражения сказал Тень. — Отодохните, господин наместник. Вы потеряли способность ясно мыслить. У вас под носом созрел заговор, а вы ничего не видели. Но я разберусь.

Он развернулся. Гэрэл смотрел, как он, прихрамывая, удаляется по коридору, как безжизненной плетью висит перерубленная рука, и его горло вдруг сжал спазм: не то жалость, не то стыд.

— Куда ты? — торопливо, будто извиняясь, спросил он.

— Заговорщиков много, — объяснил мертвец, — куда больше, чем вы можете себе представить.

— Тогда я с тобой.

— Нет. Вы погибнете.

— А ты?..

Он был готов услышать бесстрастное «Я уже погиб», но мертвец ответил иначе:

— Со мной все будет в порядке. Меня для этого создали.

Плечо живого мертвеца к середине дня выглядело совершенно нормально, будто ничего не случилось, и если бы не прореха на ткани, Гэрэл решил бы, что разрубленная ключица ему примерещилась.

Сам он не отделался так легко. Неглубокая рана в боку, которую он второпях перевязал какой-то тряпицей и забыл о ней, к вечеру принесла лихорадочный жар и слабость. Когда он понял, что шатается и перед глазами у него все плывет — вот-вот начнет хвататься за стены, а этого людям точно нельзя было позволять видеть — он вернулся к себе. Сил едва хватило, чтобы дойти до спальни. Он рухнул в кровать, не успев распорядиться, чтобы в коридоре поставили новый караул, но знал, что мертвец будет охранять двери его спальни — безмолвный чудовищный страж.

Гэрэл отчаянно пытался заснуть и не мог: тело горело, потом его начало знобить, пот лился ручьем. Сил на то, чтобы что-то делать — взять книгу или хотя бы сесть в кровати — тоже не было. Иногда он проваливался в рваную дрему, не приносившую ни отдыха, ни исцеления, но большую часть времени просто лежал с открытыми глазами, стараясь не свалиться в беспамятство. Нелепо будет умереть от пустяковой раны в боку, благополучно пережив столько всего, сколько пережил он.

Чтобы не потерять сознание, он вспоминал сочетания цветов в одежде, принятые при дворе в Синдзю — почему-то пришло в голову именно это. Белый со светло-сиреневым — «глициния»… Розовый, фиолетовый, красный — «цветы сливы»… Когда он стал наместником Токхына в Рюкоку, то превратился в гражданское лицо и уже не мог носить, как прежде, военную форму, поэтому пришлось худо-бедно затвердить здешний регламент на наряды. Ему нравились тусклые, темные, осенние цвета, холодные сочетния зеленого и синего — «сосна», «аромат молодых побегов» — правда, они опасно граничили с тем оттенком лазури, который считался цветом Великого Дракона и был разрешен лишь императору… Впрочем, он старался одеваться как можно проще — чтобы не слышать смешков за спиной, вызванных каким-нибудь особенно нелепым цветосочетанием, дозволенным только чиновникам определенного ранга в определенный день определенного месяца. Все это было чудовищно глупо, но нелепые эти цветосочетания стали той самой ниточкой, благодаря которой он сохранял связь с реальностью.

Он не знал, сколько времени прошло.

Из полузабытья его вырвали негромкие голоса, переговаривающиеся над его постелью: