Руе достаточно повернуть голову — и он нас увидит. Однако он все так же смотрел в бинокль, изучая дом.

— Привет, Руе, — сказала Бирта. — Ты чего это делаешь?

Руе опустил бинокль и перевел взгляд с дома на нас.

— Я думала, ты болен, — продолжала Бирта.

— Мариам Линд нет дома, — сказал Руе. — Ее нет уже два дня.

— А ты-то что здесь делаешь? Почему тебя так волнует эта семья? Почему ты не рассказал нам, что знаком с Мариам Линд?

Он, похоже, испугался.

— Мы всё знаем, Руе, — сказала Бирта. — Мы знаем, что ты был на набережной — и скрыл это от нас, — и что разговаривал с Ибен Линд перед тем, как она пропала.

Казалось, Руе продумывает пути отступления. Развернуться и броситься бежать к дому Линдов, оттолкнуть нас, просто отправить в нокаут двух девушек-полицейских и сбежать… Я представила, как его мощное тело перемахивает через газоны и ограды. Однако он никуда не побежал.

В этот момент рядом появился Август.

— Я думаю, тебе придется проехать с нами в участок, Руе, — сказала Бирта.

Олесунн

Понедельник, 2 мая 2015 года

Открыв дверь и увидев за ней меня, Эгиль просиял. На нем был перепачканный мукой передник.

— Это Руе! — крикнул он в глубь квартиры. — Рад вас видеть! Как бы я хотел, чтобы молодежь тоже приходила в гости без приглашения… Ведь так теперь никто не делает.

Он вытянул руку, приглашая меня пройти в светлый коридор. Я сделал два шага, остановился и сказал:

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Что случилось?

Меня затрясло. Ноги ослабли, подкосились, мышцы стали мягкими, скелет словно превратился в желе. Я зажмурился — нет, не сейчас, только не сейчас, — но это было выше моих сил. Эгиль схватил меня за руку, провел в гостиную и усадил на диван. Я, не открывая глаза, слышал, как он вышел и о чем-то говорит с женой. Перед моими глазами стояло облако дыма, окутавшее меня, когда я открыл дверь в дом Малышки. Если б я только приехал раньше… Если б я только ответил на ее звонок… Единственное, что я могу теперь сделать, — это выяснить, что тогда произошло, раскрыть ее дело. Это единственное, что мне под силу. Но я и тут оплошал. Все эти четыре года передо мной был живой кусочек этого пазла, я говорил с ним, радовался его хорошим новостям, как будто он был моим сыном, а не просто подонком. Он бывал у меня дома, стоял перед портретом моей дочери и все знал, но ничего не сказал…

Кто-то подошел ко мне, наклонился и поставил что-то на стол. Я открыл глаза и увидел, что Эгиль налил мне стакан воды. Затем он сел в угол дивана и сложил на груди руки.

— О чем вы хотели поговорить?

Слабак, вот кто я такой. Из-за какого-то подонка у меня ноги подкашиваются… Я жадно глотнул воды, желая затушить разгорающийся во мне пожар, затушить Аниту. Как я хотел покоя, хотел оставаться спокойным!.. Я достал свой новый мобильник с камерой, которая делала на удивление приличные снимки, и выставил ее перед собой так, чтобы Эгиль увидел фоторобот.

— Это Анита! — прошипел я. — Черт возьми, Эгиль, это Анита!

Я услышал, как за мной захлопнулась кухонная дверь. Эгиль передвинулся на край дивана и опустил голову.

— Я пытаюсь понять, — сипел я, — но от ярости ничего не соображаю. Так что просто объясни мне все это.

Я бросил телефон на стол. Эгиль схватил его и стал рассматривать рисунок. Девушка в оранжево-синем худи с шарфом на шее. Светлые локоны, глаза, которые в детстве смотрели на меня выжидающе, полные уверенности в том, что папа волшебник, папа может все, стоит ей только захотеть! Те же самые глаза в юности стали смотреть на меня с раздражением, с недоверием. Она научилась. Папа мало того что не волшебник — он еще и человек не сказать чтобы хороший. Просто обычный папа. Забывал забрать ее из школы, потому что внезапно совершалось какое-нибудь преступление. Приходил домой поздно и мешком падал на диван, а ей приходилось есть всякую завалявшуюся в холодильнике ерунду. «Мы слишком рано стали родителями», — то и дело повторяла Ингрид, но я так не думал. Скорее с годами родитель из меня делался все хуже. У меня вечно не хватало на нее времени. Теперь все вокруг нудят, будто время лечит, но каждый час моего времени на этой земле — время, которое я не смогу провести с ней.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

Эгиль крутил в руках мой телефон.

— Я не хотел портить ваши воспоминания о ней, — сказал он. — Поэтому молчал. Кстати, думаю, она такой не была, просто попала в безвыходную ситуацию.

— Она участвовала в нападении вместе с тобой, — сказал я. — В тот раз ты сказал, что не знаешь ее. Это правда?

— Мы были знакомы. Познакомились в Академии бизнеса, когда она там училась.

— Ты не выдал ее имя, чтобы защитить ее.

Эгиль кивнул.

— Я не хотел никого втягивать в это дело. Это был мой личный план — просто жалкая попытка отомстить отцу…

— А теперь расскажи мне все, Эгиль. Кто был заказчиком?

Он пожал плечами.

— Заказчик как заказчик. Я подкинул эту идею Дэвиду Лорентсену.

— Как здесь оказалась замешана Анита?

— Она позвонила мне, — начал Эгиль. — Была в отчаянии, хотела уйти от Бирка, ей были нужны деньги. Она плакала. Денег у меня не было, но я предложил ей помочь мне с нападением.

— То есть это из-за тебя. Ты втянул ее в это дерьмо!

Эгиль кивнул и закрыл руками лицо.

— Я всё испортил. Всё!

— Эгиль, — не отступал я, — что случилось с Анитой и Авророй? Как они погибли?

Он покачал головой, все еще закрывая лицо руками.

— Я не знаю, что случилось после нападения. Меня ведь арестовали.

— Ты знаешь, кто был ее любовником, к которому она хотела уйти от Бирка?

Эгиль снова мотнул головой.

— Говори честно. Ты мне точно не врешь?

Он покачал головой:

— Я больше не вру.

Олесунн

Среда, 23 августа 2017 года

Когда я вернулась, Ингвар смотрел в гостиной телевизор. По новостному каналу показывали нашу с Ибен фотографию, хотя ничего нового по делу не было. Я закрыла глаза, пытаясь представить, что этой фотографии не существует. Тур отдал ее в газету «Время зовет» и, видимо, другим журналистам. Когда я узнала, что он передал им этот снимок, то испугалась, что кто-нибудь узнает во мне Лив. И все-таки не воспротивилась, решив, что Ибен увидит в газете себя и свою мать и ей станет стыдно. Что же я за мать!

— Я думала, ты не смотришь новости, — сказала я.