Восточная Пятая улица была полна исполнителей и тех, кто приехал на них поглазеть. Панки прогуливались в своих устрашающих прикидах. Сидя у подъездов, судачили старушки. Рондо, изгой из дневной смены, произносил бессвязные тирады у витрины цветочного магазина. Посередине квартала из туристического ховерпода выгрузился батальон китаёз. Саймон торопился во «Фреддис», лавируя между туристами. Кое-кто снимал его на видео, но не он был главным объектом внимания. Он был просто одним из обитателей Ист-Виллидж, обыкновенным статистом. Кругом было полно куда более экзотических персонажей. Кому какое дело до стареющего музыканта, когда тут же прогуливаются девицы с розовыми шевелюрами и змейками, обернутыми вокруг шеи, когда безумный старик в прожженных лохмотьях пронзительно пророчит низвержение священного огня и пришествие бога-насекомого?

В этот час народу во «Фреддис» было немного. Маркус уже ждал Саймона за дальним столиком, ссутулившись над двойным эспрессо. Хорхе, которого на работе — с десяти до четырех — звали Фредди, ехидно пожелал Саймону доброго утра, хотя дело происходило в два часа дня. Он поставил перед Саймоном кофе латте прежде, чем тот успел устроиться за столиком. Хорхе был симпатичным парнем, еще вполне молодым. Что заставило его играть роль Фредди в не самые бойкие часы, сыпать подколками и язвительными шуточками? За этим наверняка стояла какая-нибудь история. Подобные истории сводились обыкновенно к неудаче где-нибудь в другом месте и переезду в Старый Нью-Йорк — ненадолго, только чтобы слегка подзаработать. У многих исполнителей такое временное пребывание растягивалось на двадцать, а то и больше лет. Кое-кто из них окончательно вжился в образ своего персонажа, не выходил из него ни днем ни ночью и даже поменял имя.

Маркус выглядел неважно. Он вцепился в кружку с кофе, как будто это был его единственный друг.

— Привет, старик — сказал Саймон. — Тебе полегче?

Маркус, казалось, пытается подавить отрыжку. Шея напряглась. И тут он выдал:

— Я не остановилась — нет — остановилась Смерть.[40]

Произнеся эти слова, Маркус стыдливо огляделся вокруг.

— Все в порядке, — попытался успокоить его Саймон.

— Не в порядке. В данный момент я ни про что вообще не сказал бы «в порядке».

— Подумаешь, дрон. Один-единственный дрон завис над летней эстрадой, когда ты случился поблизости. По-моему, ничего страшного.

— Я же тебе говорил — у меня возникло ощущение. И уже какое-то время не оставляет.

— Я весь оказался во власти предателей, я стал говорить как безумный, здравый смысл покинул меня.

— Нам конец.

Саймон взял Маркуса за руку, сжал ее и сказал:

— Нельзя все время жить в страхе. Иначе что это будет за жизнь?

— Почему же нам не следует жить в страхе?

Вопрос был вполне уместным. По всей видимости, состоялись выборы и христиане, похоже, вернули себе большинство в Совете. А как еще было объяснить трансляцию по видео бесконечных христианских комедий и мелодрам? Или то, что правоохранительные органы становятся все суровее? Если христиане действительно победили на выборах, это не сулило ничего хорошего симулам и прочим рукотворным.

Саймон сказал:

— Не выводи меня из себя, ладно? Еще немного — и меня потянет на проповедь.

— Когда мы доберемся до Денвера, убью его к чертовой матери.

— Как будто это тебе под силу.

— Знаешь, я иногда думаю: а вдруг там ничего нет?

— Не самый продуктивный образ мысли.

— Согласен… Хорошо. Он ждет нас в Денвере, и, когда приедем, он не только нас починит, но и подарит бесплатную поездку на любой райский остров по нашему выбору.

— Уже лучше. Думай о будущем. Через три дня нас здесь не будет.

— Ага, мы отправимся в богом забытую деревню, потому что так велит программа.

— Более важных дел у тебя вроде пока не образовалось.

— Все сметено долой — это — Необъятность…

— Вот правильно, дружище.

— Саймон, у меня больше нет сил. Я жутко устал.

— От чего конкретно ты устал?

— От всего. Устал жить вне закона. Устал от того, что чувствую себя не пойми кем. Устал выдавать стихотворные строчки, смысла которых не понимаю.

— Двадцать первого июня в Денвере, может быть, поймешь.

— Это информация, Саймон, пятилетней давности. Похоже на письмо в бутылке.

— Расточающая щедрые ласки, ты отдалась мне со страстью — и я тебе с той же страстью!

— Ты б заткнулся.

— Не могу.

— Да поможет мне Бог — я тоже не могу.

С пожеланием поменьше волноваться Саймон отправил Маркуса домой. У него самого оставалось еще несколько дел: надо был купить кофе, нательную оболочку и лазерных бритвенных лезвий. Он старался сосредоточиться на насущных пустяках. Старался не жить все время в страхе.

Была суббота. На улицах — толпы народу. Несмотря на это Саймон пошел за кофе на Бродвей — там он знал одну хорошую кофейную лавку. Помимо всего прочего, надо было как-то убить несколько часов, остававшихся до начала смены.

На Бродвее было полно цветных подростков, стайками проносящихся на роликовых коньках. А еще туристы. И некоторое количество поддельных туристов в исторических костюмах: среднего возраста пара со Среднего Запада в одинаковых ветровках; европейцы, внимательно изучающие карту; косяки японцев в «берберри» и «гуччи», направляющих на все, что движется, свои антикварные камеры. Естественно, были тут и надиане — разгружали фургоны, убирали мусор. Кое-кто требовал, в целях исторической достоверности, очистить Старый Нью-Йорк от надиан. Но их по необходимости терпели. А кто иначе станет заниматься работой, за которую берутся только надиане?

Купив кофе и туалетные принадлежности, Саймон пошел домой и включил видео. Недавно он подсел на финский сериал про женщину, которая ушла от мужа к андроиду, но сериал заменили другим — про девочку-подростка, которая начала видеть Богоматерь в самых неожиданных местах (в автобусе, в кино, каждый раз в призрачном сиянии, с бледной омертвелой улыбкой) и порвала со своим бойфрендом. Что поделаешь, Саймон посмотрел и это. Фильм оказался даже эротичным — на свой лесбийский лад.

Потом он наскоро перекусил, надел рабочий прикид, отправился в парк и занял отведенную ему позицию — сразу к северу от Овечьего луга. В семь часов у него был шестой уровень.

Стоял один из тихих вечеров, пронизанных туманным зеленым светом. Хлорофилловые разбрызгиватели работали на полную силу. По случаю начала лета в траву запустили светлячков. На некотором отдалении лужайка уходила в лавандовое ничто, терялась среди деревьев, а дальше над всем возвышались зиккураты Сентрал-Парк-Саут, в которых уже зажигались окна. По всему пространству парка попадались разнообразные исполнители — любители бега трусцой, люди на роликовых коньках, собачники — и непременные туристические группы, которые оттуда, где стоял Саймон, напоминали вереницы монахов и монахинь, тянущихся на молитву вслед за размытым светом фонариков, которые несли над собой их гиды.