— Ты бы отказался от всего ради меня, дорогой? — поинтересовалась Элиза, нежно поглаживая бедро супруга.

— По-моему, я уже отказался, дорогая, — ответил Генри, и все рассмеялись.

— Нет, серьезно, дорогой, — настаивала Элиза, — Тебе не кажется, что на свете нет ничего более романтичного и удивительного? Сказать adieu имуществу и богатству, поверить сердцу, все надежды возложить единственно на l'amour?

— Зависит от размеров имущества и богатства, — шутливо ответил Генри.

— Ах! Мужчины! — негодующе воскликнула Элиза. — Вы невыносимы.

Но слова Генри остались со мной эхом беспокойства, подтачивали мою уверенность, хоть я и произнесла: «Да, выйду».

Я провела бессонную ночь, ворочалась и металась, то пылая, словно в лихорадке, то покрываясь ледяным потом, совсем как в ночь после предложения Харриса Бигг-Уитера. Тогда я страдала от осознания зол, на которые обречен брак, основанный исключительно на приобретении материальных выгод, без любви. Теперь меня терзали видения союза, построенного на совершенно противоположном.

Наконец я встала и поежилась, когда босые ступни коснулись холодного деревянного пола. Завернувшись в шаль, я подошла к дивану у окна и отдернула занавеску, глядя на соседние крыши и чернильно-синее небо. Я услышала, как Кассандра ворочается на соседней кровати. Через мгновение она присоединилась ко мне на диване, заботливо укутав нас обеих одеялом.

— Ты передумала? — ласково спросила она.

Я кивнула.

— Но почему? Ты любишь мистера Эшфорда, а он любит тебя.

— Если он женится на мне, Пембрук-холл и все его земли уйдут кредиторам.

— Я понимаю. Но если он так решил… — начала Кассандра.

— Ты не знаешь Пембрук-холл, — перебила я, — Это самое огромное, величественное поместье, какое я когда-либо видела, словно из волшебной сказки, каждая комната краше предыдущей. А леса и поля…

Я осеклась и покачала головой.

— От такого нелегко отказаться.

К утру мы собрались. Я заранее почтой отослала длинное письмо мистеру Эшфорду, объясняя, почему должна уехать незамедлительно. Чернила, следует признать, местами расплылись от слез, но смысл, я надеялась, остался ясен.

Пока кучер Генри готовил экипаж к отъезду в Чотон, я в одиночестве расхаживала по маленькому саду, промакивая глаза платком. Я плакала все утро, и поток слез отказывался иссякать.

Я услышала, как отворилась калитка, и поняла, что это должен быть он. Узнав его шаги, я глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и попыталась вытереть слезы. С огромным усилием я повернулась к нему. Он стоял не далее чем в ярде, сжимая в руке то самое письмо. Лицо его казалось мертвенно-бледным, голос дрожал.

— Вы не могли иметь в виду то, что написали.

— Простите, — судорожно произнесла я, борясь с подступающими слезами.

— Джейн, не делайте этого. Поехали со мной, сейчас же.

— Поехали куда?

— Куда захотите.

— И как нам жить?

— Сегодняшним днем.

— На что мы будем жить?

— Я найду работу. Я могу принять сан.

— Вы никогда не собирались становиться духовным лицом.

— Мужчина может переменить свои намерения. Вдруг я прекрасно подхожу для этого поприща?

В его глазах застыло сомнение, которое он не в силах был спрятать. Он знал, что я это вижу. В отчаянии он скомкал письмо и бросил его на землю.

— Я найду занятие.

— Какое занятие? Чему вас учили, кроме как владеть и управлять огромным поместьем?

— Этот навык может пригодиться. Я стану бейлифом.[54]

— Чтобы управлять имуществом другого мужчины?

— Почему бы и нет? — откликнулся он, но лицо его потемнело при мысли об этом.

Я знала, что подобная работа унизительна для человека его воспитания.

— И где мы будем жить, мой дорогой? — тихо спросила я. — В наемном доме с арендованной мебелью?

— Не нужен дворец, чтобы быть счастливым, — возразил он.

— Мне — не нужен. Но вам… рожденному в богатстве непросто обходиться малым.

— Я научусь. Если это означает, что мы сможем быть вместе…

— Ваша семья владела Пембрук-холлом почти двести лет. Он — часть вас. Он по праву рождения принадлежит вашим детям и внукам, и ваш долг — сохранить его для будущих поколений. Вы знаете, что это так. Если вы откажетесь от него, то когда-нибудь пожалеете.

— Нет. Джейн…

— Пожалеете. А если нет, подумайте о своей семье. О бесчестье. Как сможет сэр Томас когда-нибудь вновь высоко держать голову в обществе? А ваша сестра? Вы рассказывали, как нежно любит София свой дом. Но она будет страдать не только от его невосполнимой потери — у нее не останется ни приданого, ни дохода. Как жить вашим родным?

Мистер Эшфорд медлил с ответом. По его исказившемуся лицу я поняла, что тот же вопрос терзал и его.

— София может выйти замуж даже без приданого, — наконец произнес он, — а если нет, я раздобуду его как-нибудь.

— Проще сказать, чем сделать, любовь моя. Я знаю, каково остаться без дома и без гроша в кармане. Слишком высока цена за любовь. Я не могу позволить вам ее уплатить.

— Джейн…

— Богатство Изабеллы спасет всех вас. Другого выхода нет. Вы знаете, что я права. Я обязана быть сильной за нас обоих. Вы должны… должны жениться на Изабелле через две недели.

Глубокая печаль и признание поражения исказили его черты, слезы навернулись на глаза.

— И быть несчастным остаток своих дней, — тихо сказал он, и голос его был полон злости и невыразимого сожаления.

Мы долго стояли в унылом молчании, утирая слезы. Я молча сняла рубиновое кольцо с пальца и протянула ему. Он покачал головой и решительно махнул рукой.

— Оставьте его себе.

— Я не могу.

— Я хочу, чтоб оно было у вас. Оно — мое обещание. Я не беру обещаний назад.

Я вернула кольцо на руку. Он глубоко вздохнул.

— Я видел, как готовят карету. Куда вы отправляетесь столь поспешно? Домой в Чотон?

— Да.

— Где, полагаю, погрузитесь в творчество?