И сегодня она выглядела скверно. Горе лишило ее лицо былой красоты и погасило глаза, ставшие двумя мертвыми камешками линяло-голубого цвета, слишком долго тонувшими в слезах.

Появление Абигэль удивило Катрин, но женщина знала, что, если бы ей должны были сообщить что-то об Артуре, это произошло бы в присутствии жандармов. Она впустила ее, усадила в кресло и выключила телевизор, где шло кулинарное шоу без звука. Абигэль положила на журнальный столик папку с тесемками.

– Прошу прощения за… – Катрин обвела рукой вокруг, – за весь этот беспорядок, но я не ждала вашего визита.

Гладильная доска посреди комнаты, корзина с бельем на полу. Ставни были наполовину закрыты, и комната тонула в тени. Оторвавшаяся от карниза занавеска висела, точно приспущенный флаг. Десяток памяток об Артуре – фотографии в рамках, футбольные кубки и медали, брелоки в виде мячей – заменил безделушки и фарфор в большом буфете. Он хотел быть великим футболистом. А будет в лучшем случае таким, как Виктор.

– Я, кажется, слышала, что Виктор Кодиаль чувствует себя хорошо, – обронила Катрин, усаживаясь напротив Абигэль.

– Скажем так, ему немного лучше.

Аби лгала. Виктор был все еще травмирован, его лечили, чтобы наладить сон. Инкуб продолжал преследовать его по ночам.

– Уже месяц, как он выписался из больницы и вернулся к матери. Но период восстановления будет долгим.

Катрин вздохнула и провела рукой по голове. Абигэль знала, что она с юности страдает мигренями.

– Я ненавижу этого мальчишку. Что ему стоило сказать, где держат моего сыночка? Его мать даже не дала нам с ним поговорить, когда мы приезжали с мужем. Чертова стервозная эгоистка. Как мать может так поступить с другой матерью?

Катрин Виллеме жила за гранью. Она была зла на весь свет, как большинство жертв подобных происшествий. Как она сама несколько месяцев назад.

– Мой муж все еще верит, крепко верит. Он часто говорит мне: «Я знаю, что Артур жив… Я знаю, что Артур жив, и обещаю тебе, что однажды он вернется, как Виктор… похититель должен теперь отпустить именно его. Может быть, Артура тоже найдут в пижаме на обочине дороги, и мы снова сможем обнять его…» О боже мой, если бы вы знали, как это трудно!

– Да, я знаю.

– Нет, вы не знаете. Вы ничегошеньки не знаете, потому что у вас-то нормальная жизнь.

Абигэль несколько секунд помолчала.

– Вашего мужа нет? Я бы хотела поговорить с вами о расследовании и кое-что показать вам обоим.

– Он будет с минуты на минуту. Он редко возвращается к обеду, вам повезло. – Катрин пожала плечами и встала. – Кофе?

– Я уже выпила две чашки с утра. Чая, если у вас есть…

– Я его никогда не пью. Но кажется, где-то был.

Абигэль тоже встала, чтобы не оставаться одной с фотографиями улыбающегося Артура. Катрин рылась в кухонных шкафчиках.

– Знаете, мы не трахаемся уже несколько месяцев.

– Мадам Виллеме, я…

– Мой муж разъезжает по всей Франции со своей охранной сигнализацией, часто ночует в отелях, а я… у меня своя жизнь. И так уже четыре месяца. Пока я глажу его чертовы брюки, он трахается на стороне.

Нервный тик вздернул ее верхнюю губу справа. Абигэль представился оскалившийся доберман.

– С кем – понятия не имею. Может, с проститутками. Я хочу сказать, это я предполагаю, что он трахается, потому что, мать его за ногу, какого черта ему делать в отелях, если объекты по большей части находятся всего в десяти километрах отсюда?

Пока грелся чайник, Катрин Виллеме налила себе кофе дрожащей рукой, пролив немного на стол.

– А я знаете что? Я ничего не говорю. Он трахается, это точно, но это потому, что ему нужна разрядка, я знаю. Уж лучше так, чем найти его с петлей на шее. Вы понимаете, что я хочу сказать. Вы ведь психолог, да? Вы, конечно, понимаете, что я хочу сказать…

Она налила чая в чашку и принесла все на журнальный столик в гостиной. Теперь она улыбалась странной улыбкой, в этом движении губ не было ничего веселого, скорее, оно отражало хаос, царивший, должно быть, у нее в голове.

Раздался шум мотора, потом хлопнула калитка на аллее сада.

– Легок на помине…

Вошел Бенжамен Виллеме. На нем был антрацитового цвета костюм, небесно-голубой галстук и шарф в серую полоску на шее. При всей элегантности лицо у него было изможденное, и каждая морщинка на нем свидетельствовала о его мучениях. Он застыл в дверях при виде Абигэль.

– Что вы здесь делаете?

– Эта дама говорит, что хочет нам что-то показать, – ответила его жена.

Абигэль прочла в поведении Бенжамена недоверие. Тысячу раз повторенным жестом он повесил шарф на загроможденную вешалку, подошел, но не пожал ей руку. Он бросил быстрый взгляд на жену – в нем не было ни малейшего тепла – и отошел к бару налить себе бурбона с горкой льда. После этого он опустился в кресло, словно обессилев, и позвенел льдинками в стакане.

– Скажите мне, что у вас есть новости. Хорошие новости.

Абигэль откашлялась:

– Вы знаете, что жандармы по-прежнему прилагают все силы, чтобы найти Артура. Они, разумеется, продвинулись, с тех пор как нашелся Виктор, он сообщил нам важные детали, но, сами понимаете, расследование остается чрезвычайно сложным.

– Плевать на ваши сложности. Уже сколько месяцев вы кормите нас завтраками, и нас, и других родителей. Что вы можете сообщить нам нового? Зачем вы приехали?

Мать Артура, съежившаяся в своем кресле, не притронулась к кофе и грызла ногти, уставившись на узел галстука мужа. Абигэль взяла свою папку с тесемками и достала тетрадь и оба рисунка, найденные на шкафу Жантиля. Она протянула отцу первый из них, с закругленной дверью. Мать вскочила с кресла и схватила бумагу.

– Скажите, вам это что-нибудь говорит?

– Ровным счетом ничего.

Едва взглянув на листок, Катрин отбросила его на стол. Ее муж надел очки и всмотрелся в рисунок.

– Вам это знакомо?

Он вернул листок Абигэль.

– Нет. Зачем вы показали мне этот рисунок?

Не ответив, Абигэль протянула ему второй, с мальчиком в футбольной майке. Бенжамен Виллеме не смог сдержать эмоций. Глаза его тотчас наполнились слезами.

– Так был одет Артур перед похищением. Откуда вы это взяли?

Абигэль показала фотографию Джоша Хеймана:

– Эти два рисунка принадлежат этому человеку, чье имя я предпочту вам не называть. Вы встречали его когда-нибудь? Посмотрите хорошенько.

Фотография Хеймана несколько раз перешла из рук в руки. Оба покачали головой:

– Никогда. Это он похититель?

– Нет.

Отец ткнул пальцем в подпись под рисунком – «Кро-Маньон»: