Главный надзиратель, наблюдавший за допросом, счел нужным вмешаться.

– Ну, ты не очень-то расходись, – бросил он писцу. – Ни к чему его запугивать раньше времени.

– Похоже, это важная птица, эфенди? – спросил писец.

– Скоро узнаем. Впрочем, без перьев все птицы одинаковы.

– Верно сказано, эфенди.

Главный надзиратель окинул арестанта изучающим взглядом. Этот человек, с длинным худым лицом, непроницаемым взглядом и покатыми плечами, напомнил Джахану одного мальчишку из их деревни. Тот частенько ловил лягушек и перочинным ножом вспарывал им животы. При этом лицо его оставалось таким же бесстрастным.

– Он не из тех мелких мошенников, что попадали к нам прежде, – сказал главный надзиратель писцу так, словно Джахан не мог его услышать.

– Да, эфенди, это крупная добыча.

– Добыча великого визиря.

Тут Джахан догадался, что этой парочке уже известно о нем все. Разумеется, они прекрасно знали, как зовут пленника, и требовали, чтобы он назвался сам, из чистой формальности. А еще им нравилось мучить заключенного. Именно поэтому его держали в кандалах, хотя убежать из подземной тюрьмы не было ни малейшей возможности. Сообразив, что своим упорным молчанием он лишь продлевает их удовольствие, Джахан, с трудом ворочая языком, произнес:

– Я погонщик слона, принадлежащего нашему великому султану. Также я являюсь учеником главного придворного строителя.

Писец торопливо заскрипел пером. Закончив, он посмотрел на главного надзирателя и заметил:

– Не хотел бы я оказаться на его месте, эфенди.

– Еще бы. Человеку, нажившему себе столь серьезного врага, как великий визирь, не позавидуешь.

Джахан судорожно сглотнул.

– Мой учитель вытащит меня отсюда, – заявил он.

Главный надзиратель подошел к юноше так близко, что тот ощутил его несвежее дыхание.

– Все, кто попадал сюда, надеялись, что их непременно вытащат отсюда – родные, друзья, учитель. Только вот надежды их не оправдались. Те, на чью помощь узники рассчитывали, даже не соизволили прийти на их похороны.

Писец прыснул со смеху.

– Мой учитель не таков, – не сдавался Джахан.

– Петух, который пропел слишком рано, может разбудить мясника, – многозначительно изрек надзиратель и, возвысив голос, распорядился: – Отведите этого сиятельного вельможу в его покои!

Стражники повели Джахана по сумрачному сырому коридору. Спустившись по лестнице, они вновь оказались в коридоре, таком узком, что продвигаться там приходилось по одному. Взгляд Джахана растерянно скользил по сторонам. Он заметил, что стены здесь покрыты плесенью, а сквозь щели пробивается мох. Стражники снова вывели его на лестницу; они спустились на один пролет, потом еще на один. Сумрак сгущался; миазмы, висевшие в воздухе, становились все более зловонными. Джахан наступил на что-то мягкое и содрогнулся, догадавшись, что недавно это было живым.

Теперь они находились в самом глубоком подвале башни. Здесь царила почти полная темнота, разгоняемая лишь светом нескольких свечей. Если бы Джахан не знал, что арестовали его утром и с тех пор прошло лишь несколько часов, он решил бы, что наступила глубокая ночь. По обеим сторонам коридора тянулись камеры – ниши, похожие на дыры от выпавших зубов в щербатом рту. А потом он увидел заключенных. Молодые и старые, высокие и низкорослые, все они исхудали так, что под кожей отчетливо проступали кости. Некоторые из них смотрели на него, прижавшись лбом к железным прутьям решетки. Другие не обращали на новичка ни малейшего внимания. Они неподвижно лежали на соломенных тюфяках, взгляды их были устремлены в пустоту. Кто-то тянул исхудавшую руку к ковшу с водой, чьи-то глаза злобно посверкивали на изможденном лице. От ведер, до краев наполненных нечистотами, исходило удушающее зловоние.

Один из заключенных произнес что-то хриплым шепотом, и когда Джахан повернулся к нему, тот плюнул ему в лицо. Юноша, руки которого по-прежнему были скованы, попытался стереть плевок плечом. Арестант расхохотался. Даже когда губы его сомкнулись, смех, низкий и раскатистый, продолжал греметь под сводами подземелья. В этот момент Джахану показалось, что над ним насмехается сама судьба. Колени его подогнулись. Конечно, он был нечист на руку и украл несколько жалких безделушек, но разве можно было сравнивать его с этими людьми?! Вне сомнения, все они были убийцами, насильниками и грабителями. К горлу подкатил горький комок. Исполненный досады на то, что с ним поступили столь несправедливо, бедняга с трудом дышал.

– Проходи! – рявкнул стражник.

Впереди что-то пискнуло. Провожатый осветил коридор факелом. На потолке висела летучая мышь.

«Как только ее угораздило сюда попасть?» – изумился Джахан.

Но размышлять над этим времени не было. Стражник отпер ржавую железную дверь и затолкнул арестанта в пустую камеру.

– Вот ваша опочивальня, мой светлейший повелитель!

Поначалу Джахан ничего не видел, но вскоре глаза его привыкли к темноте. Свет в камеру проникал лишь из нескольких крошечных оконцев – каждое размером с монету, – расположенных под самым потолком. Они же являлись и единственными источниками свежего воздуха, хотя говорить о свежем воздухе здесь не приходилось. Джахан разглядел влажные каменные стены, грязный пол, тощий тюфяк и две деревянные кадки – одна была заляпана нечистотами, а другая полна водой, на поверхности которой плавали мертвые насекомые.

– Эй, почему вы не посадили его ко мне? – раздался хриплый крик из соседней камеры. – Такой красавчик сгодился бы для хорошей потехи!

Невидимый арестант принялся во всех подробностях рассказывать, как славно позабавился бы с Джаханом. Его распутные бредни вызвали у прочих заключенных взрывы хохота. Так продолжалось довольно долго. Заводила выкрикивал непристойности и причмокивал губами, а слушатели бурно на это реагировали. Когда потеха им наскучила, они хором запели песню, прихлопывая в ладоши и притопывая ногами. Арестанты подняли такой шум, что Джахан не смог сдержаться и украдкой бросил взгляд в сторону их камеры. В отличие от его, она была ярко освещена многочисленными свечами.

Один из ее обитателей – кудрявый парень с миндалевидными глазами и ямочками на щеках – принялся плясать, а все остальные издавали поощрительные возгласы и свистели. Медленно раскачиваясь из стороны в сторону, танцор сорвал с себя рубашку. Джахан заметил, что в пупке у него посверкивает жемчужина. Ниже красовалась татуировка – слово «милашка», выведенное такими большими буквами, что Джахан смог его прочесть.

– Давай, Кайнак! – орали арестанты. – Покрути хорошенько задницей!

Кайнак, вдохновленный этими криками, извивался всем телом. И чем сильнее он вертелся и трясся, тем больше со всех сторон доносилось скабрезностей. Его сокамерники, которых было четверо, просто катались со смеху. Джахан заметил, что один из них явно занимает положение главаря – все прочие поглядывали на него с опаской. Джахана поразило, что все они были без кандалов, в отличие от него и других арестантов, которых он видел по пути в камеру. Трудно было представить, как им удалось получить подобную привилегию.