В тот вечер в клубе она все гадала, скажет ей кто-нибудь хоть что-то или нет, но никто ничего не сказал. А ей вроде как и хотелось поговорить, вот только она не знала с кем. В какой-то момент, когда она сидела с клиентом, у нее вырвалось:

— Один мой знакомый только что погиб. С крыши свалился.

А парень спросил:

— Да? Расскажи мне про это.

Но она поняла, что на самом деле его это вовсе не интересовало, просто он подумал, что ей плохо и этим можно воспользоваться, поэтому она покачала головой и больше не произнесла ни слова.

Около часа ночи появился дружок Кида. Тот самый, которого она обычно с ним видела. Она с ним даже пару раз разговаривала, но никак не могла запомнить, как его зовут. Тень Кида. Она наблюдала за ним, когда он стоял возле барной стойки и пил пиво. Она подумала, что еще никогда не видела никого, кто был бы так печален. Ему, наверное, тоже позвонили. Он был похож на разнесчастного милого щенка, которому машина переехала лапку и он может только скулить и ждать, что кто-нибудь подойдет и поможет ему.

Она подумала, что могла бы подойти и помочь, но тут у нее мелькнула мысль: «Что же я делаю?» Меньше всего на свете ей это было нужно. Кроме шуток, меньше всего.

Он сидел у стойки, а она смотрела на него и гадала, знал ли он про то, что у нее что-то было с Кидом. Вместе он их видел, но она понятия не имела, что кому Кид рассказывал, а что нет. Возможно, этот парень ничего не знал. Возможно, с ним стоит поговорить. Она знала, что он славный, но понимала, что стоит ей заговорить с ним, и одно начнет цепляться за другое. Он захочет зайти к ней, захочет к ней прикоснуться, и она, чего доброго, ему это позволит. А потом он размечтается насчет того, чтобы это происходило постоянно. А тут не то что постоянно, ей этого даже время от времени не хотелось. Ну хорошо, он славный и внешне ничего себе, и фигура у него очень даже. Но денег у него нет, это ежу понятно. И потом, этот его вид побитого щенка, — ей меньше всего на свете был нужен щенок, да еще побитый и бедный-несчастный, чтобы он терся о ее колени и мечтал, чтобы она о нем позаботилась.

Он обернулся, заметил, что она смотрит на него, и улыбнулся ей — очень грустно, но она отвернулась и сделала вид, что не узнает его.

Не нужен ей был щенок под ногами. Особенно щенок, который знал Кида.

Она поймала себя на том, что почти не думает о Киде. Это было странно. Она стала гадать, что скажет об этом профессор, преподаватель психологии. Она подумала, не стоит ли спросить об этом профессора, но потом поняла, что с профессором говорить о Киде ей не хочется. Кроме шуток, это было бы очень и очень тупо. Хотя чем больше она об этом думала, тем больше ей нравилась эта мысль. Она так и представляла себе, как рассказывает профессору о том, что была знакома с Кидом, и что он умер, и как он умер, и что она про него совсем не думает, и не странно ли это?

В загробную жизнь она не очень-то верила, но подумала: не исключено, что Кид сейчас где-то в вышине, смотрит на нее с высоты и может увидеть, как она говорит про него с пожилым профессором, который как видел ее, так просто слюнки пускал и, небось, по ночам не спал, все представлял ее голенькой. А Кид с высоты все это увидит и услышит, как он погиб и что ей все равно.

Она представила все это и улыбнулась.

Кроме шуток, улыбнулась.

«Это его снова убьет», — подумала она. Es verdad.[35]Кроме шуток, убьет.

Убийца

Она не думала, что кто-то ее видел.

То есть, конечно, люди видели ее, не невидимка же она, в конце концов. Но никто ее не узнал — вот что главное. Не узнали, не заметили. Не обратили внимания — вот что она имела в виду.

Это было хорошо. Ей совсем не нужно было, чтобы ее замечали. При всем том, что творилось. И особенно при всем том, что уже стряслось.

Ведь она знала, что ей не нужно было встречаться с ним. Проклятый Кид с его растрепанными волосами и маленькой кривой усмешкой. Ну почему она не смогла не пойти? У нее все шло так прекрасно. Такой рывок в карьере. Она стала такой… такой чертовски утонченной. Будь он проклят за то, что зашел к ней, что умолял встретиться с ним и сказал то, что сказал…

То, что он знал о ней, знал о ее прошлом, не давало ему права делать то, что он делал. Ничто не давало ему такого права.

Она почувствовала, что снова начинает злиться.

А потом перестала. Может быть, злиться уже больше не стоило. И бояться тоже. Теперь Кид был мертв.

И поэтому, быть может, все было кончено.

Быть может, всему этому пришел конец.

Она очень надеялась на это.

И она так думала.

Но тогда почему она до сих пор злилась? И почему до сих пор так боялась?

Ошибка

Как он мог погибнуть? Это было невозможно. Невозможно!

Они же должны были остаток жизни провести вместе.

Они должны были любить друг друга, и помогать друг другу, и быть вместе до скончания веков.

Кид был слишком хорош для этой жизни, вот что. Слишком хорош, слишком красив, слишком чист. Он не был идеален — о, у него случались ошибки. В ту ночь, на вечеринке, Кид сказал что это было ошибкой. Но он был не прав. Нет, нет, нет. Чем угодно, только не ошибкой. Это было идеально. Идеально, чудесно и… и…

И кончено.

Больше этого не случится никогда. Не будет больше совершенства. Не будет любви.

Так бывало всегда, верно? Люди ревновали, так ведь? Люди были одиноки, печальны и измучены. Люди всегда хотели разрушить любовь, ведь так?

Да, так.

Но на этот раз они пожалеют.

Очень, очень сильно пожалеют.

Совсем как Кид. Бедный, бедный Кид. Он был мертв. Для него больше не будет любви. Не будет совершенства.

Не будет ошибок.

Цель

Один для нее был все равно что мертв, а теперь по-настоящему умер второй.

Так почему же она не огорчилась?

Возможно, потому, что в этом было что-то неизбывно справедливое. Что-то чертовски симметричное.

Что посеешь, то и пожнешь. Что-то в этом было утешительное, правда? Тому, кто причиняет боль, потом самому становится больно.

Ведь это по-божески, верно?

Или по-дьявольски.

Все равно.

Главное, что в ее пользу.

Джек понимал, что ему надо тренироваться, заниматься на беговой дорожке, поднимать штангу и делать упражнения на растяжение мышц, но пошел уже шестой день, как он не прикасался к спортивным снарядам и тренажерам. Он начал ощущать скованность, у него стало немного побаливать бедро, но он еще не был готов вернуться к привычному распорядку. Почему-то казалось, что пользование всем этим оборудованием без Кида — это проявление неуважения к его памяти. «А может, я просто ищу себе оправдание, — думал Джек. — Может, я просто обленился, или устал, или теперь мне все безразлично». В любом случае тренироваться ему не хотелось, и он этого не делал.