Какой ужас…

Питер посмотрел на меня мокрыми глазами, спросил:

— Он уже не встанет больше, да? Он совсем… совсем мёртвый?

Я обнял его за плечи. Я думал о том, что ощутил Оскар, когда мир подлунный оставил его младший и один из его любимых учеников.

— Да, — говорю, — совсем мёртвый. У вампиров, как и у людей, есть души — если душа отошла, то вернуть её не в моих силах. Скелеты и чучела я подниму снова, а Клод… Питер, мальчик, что ж я теперь буду делать?

Питер ткнулся лицом мне в грудь, пробормотал:

— Старая сволочь, монах хренов, в рот ему дышло…

И тут я вспомнил.

— Питер, — говорю, — он убил Клода, правда, а мы-то почему живы?

Питер поднял голову — с той странной полусочувственной миной, означающей, что я не понимаю некую, по его разумению, простую вещь.

— Так ведь он-то тоже, гад, помер, государь, — говорит. — Монах-то был человек, верно? А люди — они мрут, если им закатать ножик в переносицу. Вот он и помер, в лучшем виде. Не успел доколдовать, сука.

— Ты швырнул в него нож?! — говорю. — Ты?! Так просто?! Но как ты смог? Ведь слуги Роджера и не дёрнулись, я думал — живых нашим Даром просто парализовало…

Питер пожал плечами.

— Может, их-то, — говорит, — и парализовало с непривычки. Я, пока не привык к вашим этим… чарам, тоже вроде как ошалевал слегка, но у меня-то уж было время притерпеться. Я бы раньше его прибил, и Клод бы остался цел — так ведь за солдатами прятался, падла. И зыркал на меня. Надо было наверняка, чтоб он меня первый не грохнул, — так я долго момент выбирал…

Да, подумал я, резонно. И вдруг почувствовал, что совершенно не могу дышать. Мне показалось, что это — приступ кашля.

Я уже забыл, как плачут.

Мы с Питером знали предубеждение жителей Сумерек против погребения. Ясно — если гроб долгое время служил тебе опочивальней, дико представить его себе в качестве последнего пристанища. Поэтому мы сделали то, что доставило бы душе Клода удовольствие, — предали его тело огню.

Удивительно, как быстро и чисто — как бабочка, влетевшая в огонёк свечи. Трупы людей так не горят. Пустая оболочка, тень Сумерек — вспыхнула, погасла, и ночной ветер унёс пепел. Это сожжение не сняло тяжести с души, но появилось смутное чувство правильности и покоя. И мы смогли рассмотреть стоянку монаха и обыскать его труп.

Клод угадал: шатёр оказался действительно вышитым изнутри защитной каббалой против Приходящих В Ночи. Эти знаки я знал. Вампиры их терпеть не могут, поэтому я никогда не воспроизводил эту гадость. Оскар говаривал, что защищающиеся от Проводников накликают на свою голову грязную смерть, и в случае со старцем это оказалось правдой.

Кроме знаков защиты я нашёл в шатре чудесное Священное Писание, молитвенник чистого древнего письма с белыми рунами на переплёте и несколько разных амулетов — против разных порождений Сумерек, но главным образом — против вампиров. Старец, похоже, терпеть неумерших не мог — вероятно, Сила вампиров каким-то образом его ослабляла. Клод причинил монаху серьёзное неудобство, когда в последний раз прикрыл меня, отдавая мне Силу во время поединка.

И он отомстил вампиру. Сучий потрох.

Важного гостя и союзника Роджера охраняли пятнадцать человек. Все эти бедолаги были совершенно не готовы к приятным ощущениям от ментального сражения двух ведьмаков — и погибли поголовно, в чём в конечном счёте Роджер был виноват больше меня и монаха, вместе взятых.

Тело старца оказалось с ног до головы обмотано шёлковыми ленточками с вытканными на них охранными знаками — куда там моему панцирю! А в руке у него мы нашли ту чудовищную штучку, которая едва не закончила наши земные пути, — золотой диск, гравированный Святым Словом и прожжённый насквозь каплей крови демона. Я едва заставил себя прикоснуться к этому. Даже думать не могу, откуда монахи раздобыли такую исключительную мерзость. Не стал бы использовать такое даже против заклятого врага — надо совсем себя не уважать, чтобы применить вот это и с лёгкой душой называть себя монахом, святым человеком и белым магом.

Святость, на мой взгляд, нечто совсем иное, чем отказ от любовных утех и соблюдение постов. Но у Святого Ордена на это имеется личная точка зрения. Отцы считают, что главное условие святости — втаптывание в грязь собственной природы. Ну, Бог им судья.

Метательный нож Питера вошёл монаху в лоб, как в тыкву — глубоко и мягко. Точно между бровей. И Питер его выдернул, обтёр и забрал с собой — он серьёзно относился к оружию, которому доверил жизнь. Прелесть был Питер, прелесть. Кого бы хватило на такое отчаянное дело… Да уж, только моего милого лиса, к личному списку злодеяний которого добавилось убийство святого человека.

Возможно, всем моим друзьям и возлюбленным гореть в аду, но я не променял бы вечные муки в их замечательной компании на рай в одиночестве. И по-прежнему плевать я хотел на предрассудки.

Поднять гвардейцев и лошадей было самым пустым делом. Заодно я поднял и солдат Роджера — сделать ему приятное при встрече. Потом мы залили тлеющий костёр и покинули место бойни. Старосте ближайшей деревни, куда мы добрались к утру, я приказал послать человека в монастырь, из которого притащился монах. Сообщить его братии, чтобы они забрали своего святого старца, если он им нужен. Впоследствии я передал настоятелю его амулеты, книги и защитные знаки — всё, кроме той поганой вещи, с помощью которой монах отразил мой удар. Эту дрянь я закопал. Очень глубоко, в очень тайном месте — надеюсь, её найдут не скоро, я хорошенько прикрыл её каббалой.

Уничтожить не посмел — не предвижу последствий. Но если бы мог — уничтожил бы. Нельзя иметь в мире абсолютное оружие. Если есть такая вещь, с помощью которой любой идиот может убить не глядя толпу народу, — найдётся несметное количество идиотов, можете мне поверить. Лучше пусть не будет искушения.

А мужики между тем смотрели на меня, как на пришельца с самого дна преисподней, а на Питера — как на демона-пажа. Из-за мёртвого монаха, я думаю. Убить некроманта — святое дело, но если он был адептом Святого Ордена — то его убийство страшный грех.

Да никто и не поверит, что монах может быть сродни некроманту…

Я думал, что Оскар будет ждать возможности перейти ко мне через зеркало, и искал достаточно большое зеркало — но мне не везло. В деревушках, принадлежащих Роджеру, бабы гляделись в бочки с водой, а в паре усадьб побогаче нашлись зеркальца размером с ладошку. Я думал, что беседу с Оскаром придётся отложить, огорчался и радовался одновременно: на моей душе лежал камень с острыми углами.

Но мой старый товарищ воспользовался тайными путями, известными только древним Князьям Сумерек, — ему очень нужна была эта беседа. Я просто открыл окно в комнатушке на постоялом дворе, где мы с Питером ночевали, — и он вышел из столба лунного света. Продолжалось полнолуние, и луна светила прямо в комнату — свет как дым клубился... Оскар, закутанный в тёмный плащ, выглядел таким угрюмым, что у меня сердце сжалось.