И моего поведения в этой семье.

И прекрасного впечатления, которое я намерена произвести.

Миссис Синген-Андервуд. Правда, здорово звучит?

Миссис Эмилия Синген-Андервуд…

Да, Синген-Андервуды принимают у себя…

— Ты проголодалась?

— Прости, Тим, что ты сказал?

— Ты витала где-то в облаках, старушка. Я просто спросил, не хочешь ли ты перекусить?

— А… да… было бы неплохо.

Это еще одна особенность Тима. Он любит поесть. Очень любит. Он крупный парень и всегда завтракает (что-нибудь горячее), обедает (обед из трех блюд), пьет чай, и все это завершается главным приемом пищи, ужином (три или даже четыре перемены блюд). Не считая легких закусок. Когда мы впервые сошлись полгода назад, у меня голова шла крутом при виде безумного количества пищи, которое он ухитряется поглощать. Он съедает грандиозный завтрак, а через час рассуждает, что будет на обед. Я уже и не говорю ему: «Ты же только что поел!»

В любом случае, как рассудительно замечает Кэролайн, не могу же я рассчитывать, что взрослый мужчина может прожить с утра до вечера на одном салате, как обычно делаю я.

Поэтому мы останавливаемся в придорожном кафе, и Тим заказывает ленч. Легких закусок он не желает, ему подавай основательную пищу: суп и французский багет, запеченного цыпленка, чипсы, гороховую кашу и картофель в мундире с растопленным сливочным маслом.

Вообще-то я не ела с утра (слишком волновалась) и теперь хочу только кофе, но Тим настаивает, чтобы я что-нибудь съела. Я знаю, он терпеть не может, когда я мучаю жалкий кусочек сыра на тарелке, и всегда говорит мне, чтобы я съела что-нибудь мясное, поэтому я тоже заказываю цыпленка. Он немного не пропекся, но я принуждаю себя прожевать столько, сколько могу.

Уф-ф-ф.

Мы опять садимся в машину, и взвинченные нервы в сочетании с отвратительным непропеченным цыпленком и ухабистой дорогой вызывают у меня тошноту…

А вот и Эштон-холл.

При взгляде на это огромное готическое сооружение с каменными горгульями, злобно глядящими на вас сверху, я едва осмеливаюсь войти внутрь. У меня крутит живот и кружится голова, но я беру Тима за руку, и он ведет меня по лестнице к парадному входу. Мы стучим в дверь и ждем, а я пытаюсь привести в порядок нервы.

У тебя только один шанс произвести первое впечатление, говорю я себе…

Нам открывает двери женщина средних лет в вязаной кофте и шерстяной шапочке.

— Здравствуйте, миссис Синген-Андервуд, приятно с вами познакомиться… — говорю я, пытаясь пожать ей руку.

— Я домоправительница, — бурчит она, и Тим громко хохочет над моей ошибкой.

— Это Шейла, — знакомит он меня с ней.

— Тогда здравствуйте, — нервно улыбаюсь я, отчаянно желая понравиться ей и в то же время мечтая спросить, где здесь ближайший туалет. Темный и сырой коридор весь пропах сыростью, и этот запах не улучшает моего состояния. К тому же в доме значительно холоднее, чем снаружи, и шерстяная шапочка Шейлы начинает казаться вполне уместной.

— Шейла — это наша миссис Дэнверс, — шепчет мне Тим, пока мы шагаем за ней по длинным извилистым коридорам.

— Где ваш багаж? — ворчливо спрашивает она.

— В багажнике. Я принесу его попозже, — говорит Тим. — Ну как, мы не опоздали к чаю? Я умираю от голода.

У меня опять начинает крутить живот при одной мысли о еде. В довершение всего, я чувствую слабость и головокружение, словно вот-вот упаду в обморок.

— Не возражаешь, если я отлучусь в ванную! — спрашиваю я тихим сконфуженным голосом, но он меня не слышат или не обращают на меня внимания.

— Они все в библиотеке, — говорит Шейла — Флоренс тоже там.

— Ого, какой приятный сюрприз, — радосно восклицает Тим. — Я и не думал, что Фло приедет к нам на праздники.

Он берет меня за руку и ведет по самому грязному ковру, какой я когда-либо видела, вдоль галереи доспехов и бюстов давно усопших Синген-Андервудов.

— Кто такая Флоренс? — невинно спрашиваю я.

Друг семьи? Родственница, о которой он раньше не упоминал?

— А, ты ее сразу полюбишь, — говорит Тим вырываясь вперед и волоча меня за собой, чтобы ycпеть к чаю и сандвичам. — Ее все любят. Она мое старое увлечение.

Он распахивает тяжелые двустворчатые двери и вталкивает меня внутрь.

Комната оказывается чудовищных размеров и вся забита людьми. Там, наверное, собралось человек двадцать, все одеты в джинсы и супертолстые свитера, все жуют сандвичи и держат чашки и блюдца. Мне недолго приходится гадать, где здесь Флоренс, потому что она подлетает к Тиму с быстротой пули, вешается ему на шею и визжит, как школьница на переменке.

— Тимми! Держу пари, что ты не ждал меня увидеть! Твоя мама сказала мне, что ты привезешь свою новую пассию, так что я не могла устоять, чтобы не поглядеть на нее.

Флоренс — девушка моих лет, белокожая блондинка (натуральная; хоть меня и тошнит, но я все замечаю), высокая и, мягко говоря, очень, очень большая.

— Фло, дорогая! — приветствует он ее, сжимая в объятиях. — Ты прекрасно выглядишь! Люблю женщин, которых есть за что ухватить.

«В отличие от мешка с костями, который привез я», — ясно слышится в подтексте, пока он нас знакомит.

— Господи боже, да ты как щепка, — смеется Флоренс. — Тим, ее надо подкормить, пока она здесь. Ты ездишь верхом?

— Извини, что?

— Ты носишь брюки для верховой езды.

— Нет, я просто одолжила их у подруги. Это модно, — пытаюсь отговориться я, но неудачно.

— По-моему, ты словно с картинки Нормана Тэлвелла, — смеется она с долей издевки.

— Флоренс, я не хочу быть невежливой, но не могла бы ты показать, где здесь ванная? Я чувствую себя не на все сто…

— Ладно, завтра мы поедем на охоту с собаками, и тебе надо к нам присоединиться. Объясни ей, Тимми.

Однако Тим слишком занят тарелкой сандвичей, которую схватил с приставного столика.

— Ой, дай мне кусочек, Тимми, обжора! — Флоренс игриво толкает его кулаком в бок.

— Хочешь? — спрашивает она, сунув мне под нос бутерброд. — М-м-м, просто вкуснятина. Шейла — настоящая находка. Тут яйца вкрутую и потроха.

С меня достаточно. Я зажимаю рукой рот в тщетной попытке сдержаться, но слишком поздно. Меня рвет прямо под ноги Флоренс.

Чудовищный антиобщественный проступок номер два

Ужин подан ровно в восемь часов — похоже, никто из Синген-Андервудов не любит долго дожидаться еды. Но я слишком больна, чтобы к ним присоединиться.

Я отравилась так сильно, как никогда раньше. Это не просто тошнота; я вся дрожу, корчусь и обливаюсь холодным потом. Тим был мил и очень сочувствовал; он показал мне комнату, накрыл одеялом и сказал, что извинится за меня перед всеми, но как только прозвучал обеденный гонг, он умчался, как ошпаренный.