Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С чего я должна верить, что ты хороший человек, если кого-то убил? Я сколько работала, спасала жизни, а ты убил. И ты задумал убийство, черт тебя побери. Дэйви мне почти прямо сказал, а ты ответил, что он сумасшедший. А я его снова спросила, хоть ты и не позволял. Ты все запланировал. Злой умысел и заранее обдуманное намерение! – выкрикивала я слова из протоколов суда. – Злой умысел!
Он посмотрел на меня таким взглядом, что я подумала, будто он уже никогда не скажет мне ни слова.
– Я не обязан все это выслушивать.
– Так и не выслушивай! Убирайся!
Но вопреки злости во мне пробуждалось что-то новое, существенное: я лазила в его почту, может ли вообще для такого быть оправдание?
– Ты нашла, что искала? – спросил он у меня, обернувшись по пути к двери.
Глаза его выглядели как холодные камни. Может быть, из-за почты, но и по другой причине: я созналась в том, что снова спросила Дэйви. Он в лице переменился, когда услышал об этом.
– Скорее нет, чем да, – призналась я.
Хотя самое грустное было в том, что в действительности я нашла: грустные письма, повторные полицейские расследования. Этого оказалось для меня почти достаточно. Я начала испытывать те чувства, которые должна испытывать девушка к своему бойфренду: понимание, сочувствие, любовь.
– Ну, если хочешь узнать еще что-нибудь, обратись к моему судебному делу, – сказал Джек. – Ты думаешь, я чертов убийца? – Злое слово, произнесенное с шотландским акцентом, обожгло как плетью. – Ну, так и пошла ты к черту…
Он прошел по комнате, открыл дверь и ушел.
И все.
Год назад
Вечером следующего дня я опять зашла к мальчику. Хотела его видеть, лишний раз проведать, даже если это покажется ему навязчивым.
– Как дела? – спросил он.
Мальчик сидел и читал книгу. Я глянула на обложку: «Виновата ложь».
– Роман для подростков? – спросила я, показав на книжку.
Попыталась завязать разговор, убедиться, что пациент в нормальном состоянии. Чтобы он поговорил со мной о Фрейде и Марксе, обо всем, о чем любил говорить.
– Ага.
Он положил книгу, растянулся на кровати и посмотрел на меня.
– Вы-то как? – Мальчик улыбался, и я подумала, что он в порядке.
– Героически выдерживаю ночные смены, – я тоже улыбнулась, стоя в дверях.
– Не сомневаюсь, – ответил он и потянулся к пульту. – Ничего в это время интересного.
– Да уж, – ответила я. – Ты не устал? Может, тебе холодно?
Я глянула на окно.
– Всегда был совой, – он поглядел на меня, на телевизор и опять на меня. – Вы не могли бы вот это поправить?
Он показал на подставку телевизора. Это была длинная крепкая штанга, изогнутая в середине под сорок пять градусов.
– Хорошо, – кивнула я. – Хотя это точно не входит в мои должностные обязанности.
– Вы хороший человек, Рейчел, – сказал он тихо.
– Как ты себя чувствуешь после… после нашего разговора?
Он посмотрел мне в глаза.
– Спасибо. Хорошо чувствую. Вы правильно сделали, что мне рассказала. И я этого не забуду.
Он кивнул, мрачно отвернулся, как делают подростки, когда стараются скрыть появившиеся на глазах слезы.
– Так нормально? – я повернула штангу.
Он посмотрел оценивающим взглядом:
– Чуть повыше. Я его наклоню и буду смотреть лежа. Устал.
Я подумала, что ему становится хуже. Я регулировала держатель, чтобы ему было удобнее, а рак шел своим ходом.
Телевизор оказался на высоте шести футов от пола, и мальчика это, кажется, устроило. Можно будет смотреть его лежа и дремать. Все больше и больше времени проводя во сне.
Когда я уходила, он благодарно смотрел мне вслед.
Я задержала руку на двери на долю секунды больше обычного.
Сейчас
Вынудили меня к этому несколько моментов: уход Джека и открытие, что он все это планировал.
Мысли не останавливались.
Мне захотелось рассмотреть себя, как под лупой. Джек не был совершенным. Мез и Кейт тоже не безупречны. Отношения моих родителей были далеко не идеальными. У моей матери имелась тайная жизнь.
Да и я несовершенна. Мне захотелось проследить свой путь, вернуть себя к той, кем я была.
Я вернулась туда, где сбилась с дороги, словно изучала объявление о пропавшем человеке. Рейчел Андерсон. Возраст: 29 лет. Небольшого роста. Вес средний. В последний раз ее видели возле больницы Королевы Виктории.
Наверное, именно этот возврат заставил меня тщательно все вспомнить. В той части больницы я не была с того дня, как это случилось. С тех пор ни разу не ступила на линолеум блока «Б-1», где тогда работала. Отделение «Джи», никогда этого не забуду.
Было поздно, и я ехала прямо туда, по привычке – налево с круговой развязки, тут же показать направо и свернуть с дороги «Б».
Я помню эту радость езды по хорошо знакомой дороге; поворот за угол как раз с нужной скоростью, плавное движение руля, словно скольжение шелкового шарфа под пальцами.
Я знала, что никого там не будет – персонала вечно не хватало. Подъехала к своему блоку сзади. Все мои любимые парковочные места были пусты. Одно в тени большого дерева, другое, широкое, на углу. Я припарковалась под деревом с паучьими безлистными ветками и осталась сидеть на водительском сиденье, глядя на дверь больницы.
Я никогда не входила через главный вход. Да и едва ли кто из врачей им пользовался. У нас были свои любимые двери возле наших отделений, и все действия выполнялись на автопилоте.
Я ввела код C 2578Y, распахнула дверь, толкнула следующую, брызнула на руки спиртовым гелем и открыла последнюю дверь. Иногда, после длинных смен, когда выпадала большая нагрузка, я у себя дома пыталась нажать несуществующий диспенсер спиртового геля, толкая ладонью стену, пока не понимала, где нахожусь. В те времена такое случалось сплошь и рядом. Было тяжело, но сейчас я вспоминаю об этом с теплотой. Так ведь всегда бывает?
Один из единственных случаев, когда я по работе пересеклась с Амритом, произошел, когда в результате двадцатичетырехнедельной беременности родился мальчик по имени Адам. Мы практически жили в больнице, о расписании дежурств забыли. А потом, после того как мальчика из интенсивной терапии перевели в обычное отделение, я вышла выпить чаю, чтобы отметить это событие. Вспоминалось самое худшее: реанимация снова и снова, лекарства, которые не действуют, дефект сердца, не желающий зарастать.
Я целый месяц без пейджера в туалет не выходила. Не имела понятия, какая погода на улице. Все больше и больше приносила в больницу белья и носков и все меньше времени проводила дома. Но тогда, за чашкой чая, стала вспоминать и хорошее. Те радости от работы врача, о которых я и не знала, что они бывают, пока не пришлось их испытать.