(«Лекция о международном положении, прочитанная человеком, посаженным на 15 суток за мелкое хулиганство, своим сокамерникам», 1978)

12.22 C. 25. Нинка из 13-й комнаты даян эбан?.. Конечно, даян! —

Нинка – просторечная форма имени Нина. 13-я комната – комната № 13 в рабочем общежитии. В целом же, здесь происходит квазиэффемистическая подмена прямого называния действия (Нинка дает ебаться? – Конечно дает!) – типичный для неофициальной социолингвистической культуры прием помещения имен политических деятелей, вызывающих у носителей русского языка «низкие» языковые ассоциации, в анекдотический контекст: «Среди героев анекдотов 60-х есть Кеннеди, Мао, Тито, Гомулка, Дубчек, Моше Даян, Насер, даже Неру („Джавахарлал Неру? Не Неру, а Нюру“)» (Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. Анн-Арбор, 1988. С. 254).

12.23 …когда они узнали, отчего умер Пушкин… —

Имеется в виду известная история дуэли и смерти Пушкина (январь 1837 г.). Поводом для удивления Веничкиных коллег может быть тот факт, что национальный гений скончался от «прозаического» ранения в брюшину (по Бахтину, в «телесный низ»). См. также 22.18.

12.24 C. 25–26. …«Соловьиный сад», поэму Александра Блока. Там в центре поэмы, если, конечно, отбросить в сторону все эти благоуханные плеча, и неозаренные туманы, и розовые башни в дымных ризах, там в центре поэмы лирический персонаж, уволенный с работы за пьянку, блядки и прогулы. —

Александр Блок (1880–1921) – русский поэт. «Цитаты», приведенные Веничкой, в поэме «Соловьиный сад» отсутствуют, хотя и выводятся из ее поэтики: с «благоуханными плечами» в тексте поэмы соотносимо «И во мгле благовонной и знойной / Обвиваясь горячей рукой»; с «неозаренными туманами» – «в закатном тумане», «под утренним сумраком чарым». Но тем не менее все словосочетания действительно принадлежат перу Блока.

«Благоуханные плеча» (именно в данной, устаревшей грамматической форме множественного числа) могли быть взяты из «Песни ада» (1909): «И пил я кровь из плеч благоуханных» (форма «плеча» вместо «плечи» встречается также в «Кармен» Блока: «И молитва моя горяча, / И целую тебя я в плеча» (1914)); или же отсюда:

(«Тяжелый занавес упал», 1899)

«Неозаренные туманы» – не из поэмы, но также из другого стихотворения Блока:

(«То отголосок юных дней», 1900)

«Розовые башни в дымных ризах» в тексте «Соловьиного сада» не присутствуют, но, очевидно, вызваны к жизни следующими пассажами из неоконченной поэмы Блока:

(«Я видел огненные знаки…», 1904; курсив мой. – Э. В.)

Поэма Блока «Соловьиный сад» (1915), хотя и пересказывается Веничкой весьма вольно, содержит ряд важнейших параллелей с образом жизни его бригады, чем и объясняется ее парадоксально глубокое воздействие на персонажей. Герой поэмы, каменотес, занят, как и Веничкина бригада, тяжелым физическим – монотонным, однообразным и, очевидно, не слишком полезным – трудом:

При этом герой – такой же люмпен, как и Блиндяев с Тотошкиным:

Жизнь центрального персонажа резко меняется с обнаружением под боком Соловьиного сада – символа иной, светлой жизни, да еще с красивой хозяйкой; его эквивалентами в «Москве – Петушках» являются международный аэропорт Шереметьево и «13-я комната». Под расслабляющим влиянием Соловьиного сада герой бросает работу:

и отправляется в сад, на любовное свидание с хозяйкой сада, то есть «на блядки», да еще и приправленные алкоголем («пьянка»), описанные в сходном с Веничкиным ключе:

Однако с утра герой опять вынужден приступить к знакомой рутине:

Таким образом, Веничка предельно точен по сути: в поэме есть и «пьянка, блядки и прогулы», и конфликт высокого и прекрасного с низким и прозаичным.

Текст «Соловьиного сада» оказывал огромное впечатление не только на Веничкиных коллег по работе. В опубликованных в конце 1960-х гг. мемуарах читаем:

«Чтение „Соловьиного сада“ происходило почему-то днем – я хорошо помню, что свет падал из окна и за окном было солнце. Мне было пятнадцать лет, я знал большинство стихотворений Блока наизусть и боготворил его. Ни одно явление искусства никогда не производило на меня такого впечатления, как в те времена стихи Блока; я все человечество делил на два разряда – на людей, знающих и любящих Блока, и на всех остальных. Эти остальные казались мне низшим разрядом. Я уселся в первом ряду Блок сидел прямо передо мной за маленьким столиком. Читал он негромко, без очень распространенного тогда завывания, с простыми и трогательными интонациями: