И это были не просто неприятности. Увы… В дом пришла большая беда. Теперь Леля молилась об одном: господи, дай мне сил! Мне и Виктору!

И еще она извинялась за то, что не получилось у нее по-настоящему уверовать в Бога. А случилось вот что: заболел муж. Заболел серьезно, даже диагноз произнести вслух было страшно.

Он давно чувствовал дискомфорт: болело то там, то здесь. Но обследоваться не желал, как она его ни уговаривала. Наконец уговорила. Узнала Леля обо всем первой – после исследований врач позвонил ей. Правда, обнадежил: ситуация не критическая, сейчас это лечат, но нужно поторопиться. Словом, не вы одни – таких сейчас море, увы…

Два дня она была в абсолютном ступоре: все на автомате, механически. А потом взяла себя в руки. Да что ж такое? Да чтобы я да не справилась? Чтобы отказалась от борьбы? Не поверила в благополучный исход? Это же буду не я!

Поехала к деду на кладбище. Села на скамеечке и все ему рассказала. Говорила так, словно он сидел напротив, как прежде – за кухонным столом, за чашкой чая, за горкой конфет.

Выговорилась, и стало легче. Казалось, дед, как всегда, поддержал и успокоил. Привиделось, что даже услышала его слова: «Лелька, борись! Ты же у нас из борцов!»

«Из борцов и бойцов», – грустно усмехнулась она.

Но с того дня полегчало и даже прибавилось сил. Тут же связалась с врачами, стала разбираться с ситуацией. Через неделю вполне сориентировалась. Ясно было одно – нужно ехать. Куда? Вариантов несколько. Но самой близкой, доступной и понятной оказалась Германия.

Уже были написаны письма в клинику, начались переговоры по срокам и даже заказаны билеты. Вот именно тогда она вспомнила про Галочку.

Галочка была школьной подругой, самой близкой, наверное. Тихая, скромная Галочка искренне восхищалась красивой и яркой Лелей. Просто глаза загорались от восторга и восхищения: «Лелька! Какая же ты! Нет, ты, Лелька, самая лучшая!»

Восторги тихой Галочки были искренни.

Жила она с матерью, тетей Леной, тихо и скромно, в коммуналке, в крошечной полутемной комнатке не с окном – форточкой. Мать и дочь спали на одном диване. На зарплату медсестры в районной поликлинике не разбежишься – полная нищета. Тетя Лена помогала девчонкам со справками – и для физкультуры, и если хотелось просто сачкануть. Про отца Галочка однажды сказала коротко: «А его и не было».

Переспрашивать Леля не решилась, хотя удивилась: как это не было? Отсутствие отца девчонок роднило. Но у Лели был дед. У Галочки же только мама.

Леля на всю жизнь запомнила однажды увиденный Галочкин и тети-Ленин обед. Ее это поразило. Пустой, без мяса, суп, где плавали картошка, капуста, немного пшенной крупы и моркови. Зато много хлеба.

– Голод заедаем, – пошутила тетя Лена и, пытаясь извиниться, добавила: – Ты уж не обессудь, Леля.

Понимала, что дочкина подруга привыкла к другому.

А на следующий день потрясенная Леля притащила к ним полную сумку. Там были и колбаса, и сыр, и кусок мяса, и даже жестяная баночка с красной икрой.

Галочкина мать рассеянно повертела ее в руках и покачала головой:

– Нет, Леля! Все это ты отнесешь домой! А мы… мы будем жить как жили! Ты уж прости, я понимаю, ты от всего сердца! Но у всех своя жизнь и своя судьба.

Леля видела, какими глазами ее подруга провожает и ту самую зеленую баночку икры, и палку сыровяленой колбасы, и коробку шоколадных конфет. Но Галочка не сказала ни слова. Просто громко сглотнула слюну.

С тех пор Леля часто приглашала Галочку «перекусить». Не пообедать, обедов у них никогда не было, именно перекусить чем-то вкусненьким: бутербродами с копченой колбасой, ветчиной или соленой рыбой.

Так и держалась их дружба – на Галочкиной верности и восхищении и на Лелиной жалости. А еще на общих школьных проблемах. Галочка училась неважно, но Леля подруге всегда давала списать. Продружили они до окончания школы. Леля помнила, как Галочка отказывалась пойти на выпускной – стеснялась своего скромного платьишка, но матери сказать об этом постеснялась. Приодела ее Леля, откинув с барского плеча новый роскошный костюм из серого шелка – естественно, подарок щедрого деда.

После школы их пути разошлись. Галочка пошла в медучилище, по стопам матери. А Леля в свой пищевой. У нее появились институтские приятели, новая компания – вполне понятно. Виделись они с Галочкой редко – пару раз в год. А вскоре Леля собралась замуж и позвонила подруге, чтобы пригласить ее на свадьбу. И вот тогда Галочка ее огорошила.

– А мы уезжаем! – заявила она. – Эмигрируем с мамой в Германию! Знаешь, что стало последней каплей? – спросила Галочка. – Мама ходила делать уколы частным образом. Пришла тетенька и слезно умоляла сделать курс уколов ее мужу. Мама, конечно, согласилась – подработка всегда не лишняя, всегда копеечка. Ну и ходила десять дней к этому дядьке. Как понимаешь, в любую погоду. А в последний день эта баба ей протянула коробку зефира. Мама растерялась: а наша договоренность? А эта хамка ей в лицо рассмеялась: какая договоренность? Вы о чем? Вы же за зарплату работаете, а не за просто так?

Понимала ведь, что жаловаться мама не пойдет – себе дороже. А самое главное, что семейка эта мерзкая не из бедных. Бедные, кстати, всегда отблагодарят, кто чем сможет.

Муж у этой бабы – директор магазина. А она сама – завстоловой. Мама говорит, в квартире у них богатства неимоверные! Такие вот сволочи… Она так плакала от обиды и унижения! А потом сказала: «Точка! Больше я здесь не могу с этими торгашами жить».

Леля вздрогнула. Ее обожаемый дед Семен тоже был из торгашей.

– Может, хоть там заживем по-человечески, – закончила свою грустную историю Галочка и пригласила Лелю на проводы.

«Странно, – подумала Леля. – И кто их там ждет? Две курицы, если честно. Ни украсть, ни посторожить, как говорил дед Семен. И вот на тебе, собрались! Там им будет лучше! И откуда такая уверенность? Впрочем, да и хуже им будет вряд ли. Хуже и вправду некуда: комнатушка их жалкая, нищета. А вдруг и впрямь? Хотя нет, сомневаюсь, сомневаюсь, что дело в стране и в политическом строе. Всегда дело в самом человеке – тоже слова любимого деда. Кто умеет заработать, тот везде заработает». Ну и немного расстроилась – все-таки старинная подруга.

С такими мыслями она пришла на проводы к Галочке.

Увидела то, что и ожидала. Все снова было печально и жалко: и кучка престарелой родни – конечно же, нищей, убогой, печальной и очень плаксивой: какая-то тетя, племянник, ее сын, вечный холостяк и зануда, громко сморкавшийся в несвежий платок. Сестра Галочкиной матери – старая дева, некрасивая до неприличия, громко и жалобно причитающая: «Как же так, девочки? Как мы без вас?» Две ее же подруги из поликлиники – явно брошенки или старые девы, какая разница? Картина примерно одинаковая. Печаль, беднота, душные объятия, бесконечные слезы, неловкие и бестолковые слова. Грустно, как же все это грустно… И стол прощальный был похож на поминальный – почему-то стояла бутылка кагора, церковного, старушечьего вина. И салатики бедные: свекла, капуста, морковка с плавленым сыром.