– Ждали, – сказал Иван Кузьмич. – Ждали ангелы-то…

– Чего ждали?

– Пока наши бати уйдут. Те, кто воевал.

– Гонишь, Ваня…

– Некому теперь к ним идти. Нету праведников. Мы, что ли, выйдем? Я за свою жизнь задниц перелизал… А ты, Абраша?

– А что я? – вскинулся Рубинчик. – И я тоже…

– Я не пойду, – кивнул Пинчук. – Нет, я не пойду. Говно я, говном помру.

Иван Кузьмич нахмурился:

– Ты не бреши, Петрович. Какое ты говно? Пацаны мы, мелочь. Сидим, шашечки гоняем, отцами хвалимся. Мой – Будапешт, мой до Берлина… Чистая пацанва. Ну, еще власти ругать – это на раз, если сидя. А бати наши взяли бы да пошли. На протезах, с орденами-медалями. Сгребли бы ангелов, итить их в бога-душу-мать, за белые крылья, смазали бы по лику херувимскому… «Вставай, страна огромная!» Некому вставать, мужики. Вымерли все, одни мы остались. А мы не пойдем, нет! Вот ангелы и ждали, пока бойцы вымрут. Хитрые, падлы…

– Ничего, – Пинчук оскалился со злобой. – Ничего, есть еще бойцы. Не все вымерли. Выйдут на окружную, может, и попустит…

– Ветераны? – спросил Рубинчик.

– Ага. Сами не дойдут, мы довезем. На руках донесем!

Рубинчик пошевелил пальцами: до-ми-соль диез.

– Ветераны – это да, – согласился он. – Не нам чета. Только, Петрович… Они ж убивали, понимаешь? На фронте. Людей убивали. Бойцы – это верно, а насчет праведности я не знаю…

– Фашистов убивали! – рявкнул Иван Кузьмич. – Фашистов!

– Допустим, – пальцы Рубинчика сыграли длинный пассаж. – А все равно людей. Думаешь, ангелы зачтут фашизм? Засчитают? Ой, не знаю…

– Жидовская ты морда, – Иван Кузьмич взялся за сердце. – Вечно все пересрешь… Вам, жидам, только дай волю!

Рубинчик засмеялся:

– А ты дай! Дай, Ваня! У нас большой опыт по части ангелов…

– В-воевали, – встрял доцент Комаровский, молчун и заика. – Берлин, д-да. А п-потом? П-после в-войны?!

Разгорячившись, он перестал заикаться:

– После, спрашиваю? И помалкивали, и отворачивались, и грешили! Нечего на отцов кивать! Хочешь идти, Кузьмич, так иди, а батю из могилы не выкапывай. Он за свое отмучился…

– Я мамеле просил, – неожиданно сказал Рубинчик. – Говорю: сходи, Роза Исааковна. Хуже не будет. Ты лагерница, трех сыновей подняла. Твою жизнь в музей надо, под стекло. Сходи, вдруг повезет… Она ни в какую. Находилась, мол. Напросилась. Дай, говорит, помереть спокойно…

И подвел итог:

– Сдавайся, Ваня. Моя очередь.

– Брехня!

Вопль-одиночка взлетел птицей из хлама – пластик тентов, ржавчина крыш-жестянок, грязный полиэтилен. И канул в небытие, не найдя отклика.

Книжный рынок обезлюдел. Гомон голосов, шарканье подошв по асфальту, призывы тетки с тележкой: «Чай-кофе-капучино!» – все смолкло. Казалось, выключили круглосуточно работавшее радио, к которому все давно привыкли и перестали обращать внимание. Шаги редких покупателей – или, верней сказать, посетителей? – гулко отдавались меж тихими рядами. Продавцы переговаривались шепотом.

– Брехня!

Никто даже не обернулся.

Половина торговых мест была наглухо закрыта щитами из фанеры и ДВП. У некоторых хозяев щитов не нашлось – или поленились ставить. В таких закутках к стенам сиротливо жались металлические ребра каркасов с облупленной краской. Напротив них, сюрреалистическим контрастом, блистали глянцем россыпи обложек. Ветер, слишком жаркий для сентября, гонял по асфальтовым проходам конфетные фантики, пыль и мелкий мусор. Закручиваясь в смерчики, мусор бессильно опадал наземь. Громко хлопал над головами рваный полог. Обвисал в изнеможении – и, спохватившись, вновь рвался ввысь: прочь, прочь отсюда!

– Брехня! Гадом буду, брехня…

Раз от раза крик становился громче.

Справочники, словари и энциклопедии выстроились на лотке по ранжиру. Отдельно – ледерин и бумвинил с золотым тиснением; отдельно – издания попроще, в картоне; отдельно – мягкие обложки. С краю – дешевые брошюры с нормативными актами. Продавец Крючков, бородач в широченных «бермудах», майке-«сеточке» и снежно-белой бейсболке, курил, сидя на складном стуле. Выглядывая из-за бруствера, он провожал каждого, идущего мимо, цепким прищуром снайпера.

– Брехня!

Орали где-то рядом.

Наискосок от снайпера – пурпур и карамель, мачо с мечами, маги с посохами, дивы в бронелифчиках – скучала Анжелика Витальевна, интеллигентного вида дама. Едва кто-то возникал у прилавка, она вздрагивала, просыпаясь, и хлопала ресницами: «Может, хоть вы мне скажете, что я здесь делаю?»

– Брехня! Всё брехня! Всё…

На соседнем лотке правил бал хаос. Дымящиеся руины, мрачные подземелья, раскуроченные рельсы, расколотые небеса и выжженная земля. По руинам и подземельям брели люди в ОЗК, камуфляже и драных джинсах. Из имущества люди предпочитали подсумки с патронами и отечественные «Калаши». Варяги «М-16» и «Steyr AUG» патриотами не поощрялись. Некоторое разнообразие в арсенал вносили помповики и обрезы охотничьих двустволок. На заднем плане маячило пушечное мясо: мутанты, монстры, зомби. Его величество Постапокалипсис: ядерный, экологический, астероидный – на любой вкус. Сбоку примостилась одинокая брошюра: «Как пережить конец света».

– Брехня!

Продавец Аркаша – щуплый, с залысинами – хватал книги одну за другой. Листал с остервенением, замирал на пару секунд, уставясь мутным взглядом в строчки, расплывающиеся перед глазами. И с яростью отшвыривал книгу прочь. Шелестя страницами, книга – птица-подранок – ударялась о стену бокса и шлепалась на пол. Лицо Аркаши налилось дурной кровью. На виске набухла, пульсируя, синяя жилка. В рядах «пост-апа» уже зияли изрядные прорехи.

– Брехуны!

Безумный взгляд уперся в брошюру по выживанию. Судорожно дернулся острый кадык – чудилось, что Аркаша с невероятным усилием проглотил ком, застрявший в глотке. Подавшись вперед, он схватил брошюру обеими руками, распахнул посередине – и с треском разорвал надвое. На лице дебошира отразилось мрачное удовлетворение.

– Никого не останется! Никого!

Он принялся рвать брошюру в клочья. Крючков, бог словарей, покосился на коллегу и быстро отвел взгляд. Анжелика Витальевна окаменела. Она даже не вздрагивала от воплей соседа.

– В бункере отсидеться?! В метро?! А вот хрен вам!

Ухватив за спинку складной стул, Аркаша с размаху обрушил его на свой лоток. Что-то хрустнуло: стул или прилавок. Остатки книг посыпались на асфальт.

– По руинам?! С автоматом? Хрен вам! Хрен!

Он бил и бил, пока ветхая ДВП не треснула, расколовшись на две неравные части. От последнего удара пришел конец и стулу. Отшвырнув обломки, Аркаша принялся яростно топтать книги, разбросанные под ногами.