В центре ее находилась квадратная крышка люка. Только он сделал к ней два шага, как она откинулась и из образовавшегося проема выскочил черный монах. В правой руке держал он изогнутую зазубренную саблю, а в левой – пылающий факел.

Обнажив меч, отложил Торан арбалет и стал приближаться к монаху. Тот шел навстречу, вращая саблей и факелом, отчего сталь сверкала и пела свою боевую песнь. Монах был искусен, но Торана это нисколько не смутило.

Они сошлись, как два хищника, и стали кружить друг напротив друга, делая редкие, недостигающие цели, выпады. Торан ударил первым, но меч его встретил на своем пути саблю. Монах ткнул в лицо Торану факелом, но тот увернулся, однако на мгновенье упустил из виду саблю, и ее зазубренное лезвие оставило на накидке из шкуры химеры белую полосу. Монах в замешательстве отступил, видимо, он не знал, что не так-то просто пробить шкуру химеры.

И тут Торан увидел, как на дерево шагах в пятидесяти от них взбирается раненый им стрелок. Из плеча его все еще торчала стрела, что не мешало ему ловко и быстро карабкаться по ветвям.

Монах бросился в атаку, Торан отступал, отражая удары сабли и уворачиваясь от факела. Теперь он уже не допускал ошибок, и сабля все время встречала на своем пути меч, а пламя факела зло выло, рассекая воздух.

Стрелок устроился на ветке и поднял арбалет, а монах, сделав выпад, отскочил в строну, открыв Торана. Тот прыгнул на своего противника, услышав в полете свист пролетевшей стрелы, и повалил его на каменную крышу. Монах не ожидал такого оборота, факел выпал из его рук, и Торан, столкнув его вниз, тот же отскочил. Монах, не подозревавший о стрелке и думавший, что Торан прыгнул на него, чтобы выбить факел, тоже мгновено оказался на ногах и закрыл собой Торана. Тот отступал, делая редкие выпады, а приободренный этим монах бил все сильнее и яростнее.

Один раз он отпрыгнул в сторону, чтобы увернуться от удара Торана, и тот снова оказался открытым. Увидел стрелу, летящую прямо в него, и в следующий миг, она, ударив его в грудь, отбросила назад.

Нагрудник из железного дерева антрах выдержал и на этот раз, хотя наконечник почти метровой стрелы вошел в него. Торан пришел в себя намного быстрее монаха. Того ввела в заблуждение стрела, торчащая из груди противника, и он оглянулся в поисках стрелка, а когда, помахав тому в знак благодарности рукой, повернулся обратно, Торан был уже на ногах.

Схватив свой арбалет, он прицелился. Из-под капюшона монаха донеслось поклятье, и он ринулся на Торана, но рука того не дрогнула. Стрела, пущенная им, попала в цель, и, издав вопль, стрелок, ломая ветви, с треском свалился на землю.

В ярости монах рубанул саблей, но Торан присел, успел мягко положить арбалет и схватить меч, чтобы отразить следующий удар и нанести свой. Удар его был настолько силен, что монах пошатнулся, капюшон упал с его головы, открыв бледное лицо с вытаращенными глазами, удивленный взгляд которых был направлен на меч, пробивший его мертвое тело насквозь.

Торан вытащил меч, на котором не осталось ни единой кровинки, и черный монах повалился на крышу, вернувшись в царство мертвых.

Схватив арбалет, бросился Торан к другому краю крыши и, не останавливаясь, спрыгнул вниз. Держа оружие наготове, подошел к лежащему среди сломанных веток стрелку и остановился шагах в пяти. То был совсем молодой парень, только лицо его было слишком бело для нормального человека, да на царапинах на лице, оставленных во время падения ветками, не видна была кровь. Вторая стрела угодила ему в ногу. Торана насторожил заряженный арбалет под рукой стрелка, и он был готов к тому, что глаза того раскроются, а белая рука схватит арбалет. Как только это произошло, Торан выстрелил и пробил черный камень в груди мертвеца.

Вытащив из своего нагрудника застрявшую в нем стрелу, он вернулся к странному сооружению и вновь забрался на крышу.

Открытый люк будто приглашал спуститься вниз.

…А за многие мили от острова, в пустом зале, где свет черных, как ночь, свечей почти не разгонял темноту, стоял и неотрывно глядел на только что погасшую свечу молодой человек, облаченный в черную шелковую сутану, подпоясанную позолоченным ремнем с пряжкой в виде черепа с красными рубинами глаз.

– Значит, ты все-таки жив, Торан! – прошептал человек и глаза нго блеснули, как раскаленные докрасна угли. – Битва продолжается!

Человек закрыл глаза и, сложив на груди руки, стал что-то беззвучно шептать губами. Будто от невидимого ветра задрожал огонь свечей, хотя ни одного дуновения воздуха не было в зале. Огонь дрожал и разгорался, плясал в неведомом танце, в такт ему по стенам заметались тени – неясные и ужасающие, но человек не обращал на них никакого внимания, глаза его по-прежнему были закрыты, а губы беззвучно шевелились. По залу пронеслось дыхание ужаса и, казалось, даже камни задрожали, а потом все враз прекратилось. Человек открыл глаза и обернулся, с улыбкой оглядел вызванного им из глубин Тьмы воина и спросил:

– Знаешь ли ты, кто я?

– Ты – мой Повелитель! – режущим слух голосом отвечал тот.

– Кто враг мой?

– Торан, враг твой!

– Убьешь ли ты его?

– Сделать это сложно, мой Повелитель, легче уничтожить целую армию, чем его одного…

– Знаю! – нетерпеливо бросил человек и, ненадолго задумавшись, продолжил. – Тебе необязательно его убивать, задержи его на острове, а потом забери во Тьму с собой. Иди!

Как только воин исчез, дверь в зал распахнулась и на пороге возник седовласый человек с большим лбом, который пересекали глубокие морщины.

– Ты становишься все сильнее, Тхар, – молвил он обеспокоенно, – но ты по-прежнему молод. Ты ведь вызвал кого-то из Тьмы? Слуга Алмаза может обнаружить это и выйти на нас!

– Не беспокойся, Шим, ему сейчас не до нас, а даже если обнаружит… Предоставь это мне!

По узким каменным ступеням спустился Торан в пустую темную комнату. Низкая дверь вела в длинный слабо освещенный коридор. Прохлада и полумрак царили в нем, ничто не нарушало холодного молчания каменных стен. Осторожно Торан прошел по кридору и толкнул первую дверь.

Посреди пустой комнаты с низким потолком, на широком деревянном столе лежал человек в набедренной повязке, в котором легко узнавался коренной обитатель Словских островов. Был он мертв, а кожа его – бела, как мел. На груди у него лежал черный камень, уже наполовину ушедший под кожу. Подойдя поближе, увидел Торан, что по краям камня непрерывно шевелятся маленькие, с муравья, щупальца, прокладывая себе дорогу внутрь тела. Лицо Торана исказилось гневом, и он разрубил живой камень, не причинив вреда телу мертвеца.

При этом Торан не терял бдительности и крадущиеся шаги за спиной не прошли мимо его слуха. Он резко обернулся и перехватил руку с кинжалом. Бросив черного монаха на стену так, что кинжал вылетел из его рук и капюшон слетел с головы, Торан подскочил к нему и, подняв за тогу, оторвал от пола.

Взгляд его впился в мертвое с остекленевшими глазами лицо обычного рыбака.