Слова эти прозвучали из бесформенной кучи, при внимательном рассмотрении, оказавшейся мешковатым маскировочным балахоном, из-под которого торчало длинное телескопическое удилище.

– Ну, ты, Матвеич, даешь, – сказал Хорь, внимательно оглядываясь по сторонам. – А костер и палатка где?

– Не видишь – маскируюсь! – сообщил Матвеич, вставая с маленького складного табурета.

– Ну, да… Ты первый, на кого лично я бы надел наручники. Или смирительную рубашку. Маскировщик…

– А что такое?! Что было, то и надел!

– Ладно-ладно. Вот, привел твоих подопечных…

– Да, вижу… – буркнул Матвеич, сердито глядя на меня поверх знаменитых очков. Он быстро сворачивал свой рыболовный лагерь. – Взять бы обоих – и в реку! Да только там и без них всякого барахла полно…

– Простите, Матвеич… – я переминался с ноги на ногу, как школьник. Мне и вправду было стыдно.

– Ладно, пойдем! Возьми рюкзак! —

Я взвалил на себя знакомый рюкзак – на этот раз с рыболовными снастями. Хотел было взять и пузатый потертый портфель, но его Матвеич мне не дал. Нетрудно догадаться, что в нем. Вздохнул – и зашагал вслед за Матвеичем и майором. Те двинулись вглубь парка, тихо и озабоченно переговариваясь. О чем – не разобрать.

Доходяга безвольно плелся следом. Открытое пространство явно действует на него угнетающе. Так ему и надо: пусть этот книжный червяк подышит свежим воздухом – меньше будет суицидальных мыслишек…

– Куда мы идем, вообще? – спрашиваю.

– За советом, – отзывается Матвеич. – Он нам сейчас ох, как нужен…

Тут не поспоришь. С некоторого момента я окончательно перестал что бы то ни было понимать в этой жизни. Осторожно нащупал свой талисман во внутреннем кармане пиджака. Просто удивительно, как удалось сохранить эту картонку в последних передрягах. Сразу же вспомнилась Тома, и будто небо над головой потемнело…

Я даже перестал думать о том, что мощная, тупая, как паровоз, машина Контура уже работает против нас. Что где-то зашевелились суровые мужчины в форме, которым приказано найти и обезвредить… Даже не знаю, что им нашептали про нас Экзекуторы. Факт в том, что мощь государства бездумно направлена на горстку слабаков – как тяжелый сапог, запущенный в таракана…

Мы добрели до маленькой белой церквушки – или часовни – я в них не особо разбираюсь. Вокруг бродило достаточно много народа, но Матвеич уверенно направился к какому-то грязноватому типу, что расселся прямо на земле, прислонившись спиной к древней стене. Смотрел он в синее небо, и на лице его светилось совершенно идиотское счастье.

– Привет, Мокрица, – тихо сказал Матвеич. – Дело есть…

– Чего надо? – тип вздрогнул, на лице немедленно нарисовалась озабоченность.

– Ты что, не узнаешь меня? – терпеливо говорил Матвеич, пока майор Хорь перекрывал Мокрице пути к отступлению: малый явно норовил улизнуть.

– А я ничего плохого не делал… – казалось, этот странный тип сейчас разрыдается.

Дурачок какой-то… Лицо худое, голова грубо побрита наголо, щеки впалые. Возраст даже не определишь… Чего Матвеичу-то от него надо?

Сбоку появился молодой человек с редкой бородкой, в черной сутане. Посмотрел на нас настороженно. Но встретился взглядом с завхозом, молча кивнул ему и направился ко входу в церквушку.

Интересно, а церковь тоже включена в Контур? Надо будет спросить Матвеича на досуге…

– Хочешь шоколадный батончик? – предложил Матвеич.

– Да-а! – Мокрица снова осчастливил нас своей лучезарной улыбкой.

– Тогда пойдем…

– Он что, юродивый? – поинтересовался я у завхоза.

– Это ты юродивый, – последовал немедленный ответ. – А он – идеальный слабак. Будь с ним поделикатнее…

Ну, это вы как угодно называйте. Я же видел перед собой обыкновенного дурачка из лубочных фильмов по Древнюю Русь. Уж не у него ли собираются совета просить?

Добрались до какой-то неказистой беседки. Доходяга сразу забился в угол, завернулся в куртку и спрятался под капюшоном. Не переставая при этом судорожно сжимать баул. Мы с Матвеичем и майором молча наблюдали, как Мокрица поедает шоколадку. Зрелище, признаться, не для слабонервных…

В какой-то момент, Мокрица вдруг замер, уставился на меня, выпучив глаза. Батончик выпал из рук, и теперь на меня смотрел совсем другой человек – словно кто-то щелкнул невидимым переключателем.

– Ты… Ты… – заволновался Мокрица. – Вот ты и пришел…

Честное слово, ко мне будто электрические кабели подключили: меня прямо заколотило от невероятного коктейля чувств. Этот гаденыш сверлил меня взглядом, и казалось – с меня заживо сдирают кожу. Конечно, я готов был все списать на мнительность, но…

– Ты за все в ответе! Ты! За все! В ответе…

В меня уткнулся тощий и грязный палец. Сейчас бы ухватить за него и устроить наглецу взбучку. Но я словно выслушивал приговор – тот самый, который выносится раз в жизни и не подлежит никакому обжалованию. Я обливался потом, а мои спутники просто наблюдали – с живым интересом, даже азартно. Только попкорна в руках не доставало…

– Кто это такой? – вымученно спросил я. – Чего это он тыкает в меня пальцами?

– Слушай его, – сказал Матвеич. – Он не говорит пустых слов…

– Он что пророк? Пифия?! – меня начал разбирать нездоровый смех. Улыбка сползла с лица, едва я увидел глаза странного парня по прозвищу Мокрица.

Зрачки его закатились, веки нервно подергивались, и появилось жуткое ощущение, будто эти белки с тонкими кровавыми жилками проявились, чтобы пристальнее вглядеться в мою душу…

– Ты, слабак… – шептал он. – Ты должен спасти других, еще более слабых. Таких слабеньких, маленьких… Малюсеньких… Как я, как он, и он, и вот он… И тех, кто сильнее – ты тоже должен спасти! Вся надежда только на одного… Так бывает всегда – чтобы спасти многих, нужен всего один, единственный… И этот единственный – ты…

– Но почему снова я?! – вопль сам вырвался из моей глотки.

Прочь от беседки шарахнулась какая-то парочка с собакой на поводке. Собака унеслась первой, поджав хвост и нервно поскуливая. Забавная сцена, но мне было не до смеха.

Это жалкое, склонное к припадкам, существо казалось мне теперь сильнее, внушительнее всех, кого я когда-либо встречал в своей жизни. Наверное, только сейчас я ощутил смысл странной формулы: «Слабость – антиматерия силы». Жалкий юродивый мог бы, наверное, водить за собой толпы верующих с горящими глазами. Но вместо этого он предпочел довести меня до предынфарктного состояния. Самым кошмарным было то, что я не хотел его слушать. Мне надо было бежать – куда угодно, только сразу и навсегда. Порвать с проклятым Кланом, забыть про все блага, перспективы надежду, которые я обрел – и бежать. Забиться в какую-нибудь вшивую нору и жить дальше жизнью ничтожества и неудачника – я больше не буду забираться на крышу, я смирюсь и стану, как все…