Тогда Владимир Глебович со стоном перевалился через скамью, поднялся с помощью подскочившего к нему пучеглазого боярина на ноги и поковылял к дверям. У дверей обернулся к родичам и принялся, словно из последних сил, выкрикивать:

– Поесть и выпить… и дома сумею… я на таковый ваш съезд… Только попробуйте не поставить меня… весною… в передовой полк…

Ворвались из гридницы в палату крик и гам – и тут же снова стихли.

Рюрик Ростиславович наклонил голову, развёл руками и сказал:

– Худо-бедно наш съезд завершился, братие и сыны. А теперь повеселимся, наконец, позабыв о заботах… Гей, скоморохи!

Уже прокатились колёсами по палате, явившись будто бы из-под земли, три бескостных мужичка в уморительно смешном платье, уже грянули из тёмного угла гудки, бубны и сопели, когда подскочил со своего места Севка-князёк и бросился в начало стола, принялся размахивать руками перед великими князьями. Великий князь Рюрик переглянулся с соправителем, ухмыльнулся и хлопнул в ладоши:

– Эй, весёлые, повремените-ка! Брат мой Всеволод пожелал вашу славу перенять, сложил он песню про поход Игоря Святославовича.

Князья зашумели, скорее недовольно, чем радостно. Явилась скамейка, а на ней гусли. Севка-князёк уселся, взял гусли на колени и пробежал пальцами по струнам. Откашлялся и повторил тот же наигрыш. Наконец, запел:

Хотен хмыкнул – а при чём тут вообще Боян? – да и перестал вслушиваться. Впрочем, когда Севка-князёк запел, в меру сил своих, громко, голос его, хоть и надреснутый, дребезжащий немного, показался сыщику приятным. И играет на гуслях вполне прилично, сгодится на пиру. А если слова песни окажутся глупы – то чего же ты ожидал от песни?

С удовольствием отхлебнул он заморского вина из почётной круговой чаши, закусил добрым куском осетрины и, тихонько, пристойно отрыгнув, вернулся к своим размышлениям. Если бы вздумала Несмеяна отблагодарить его, как бывало в старые годы, замысел этот встретился бы с трудностями. Где теперь они бы сошлись на свидание, к примеру? Не у него же в тереме, у женатого, не говоря уж о её келье, куда мужику вообще дорога загорожена… Да и сколько можно им Бога гневить, пора ведь и о загробном воздаянии подумать. Последний их с белокожей и пылкой матерью Алимпией любовный поединок случился лет десять тому назад и до сих пор снился Хотену в предутренних жарких снах. А теперь, не помешает ли ему теперь…

Тут чья-то рука подёргала тихонько Хотена за рукав. Не разобрав, что к чему, подумал он почему-то, что ему предлагают прислушаться к песне:

Чепуха и враньё полнейшее! Тут Хотена снова подёргали за рукав, и он еле разобрал сиплый говорок давешнего слуги:

– Велят тебе великие князья к ним пересесть. Кубок и ложку твою я принесу.

На сей раз оказался сыщик в обществе самом избранном: кроме великих князей, были тут два самых богатых и сильных князя, черниговский и смоленский; галицкий князь, тот не приехал вовсе, не говоря уже о не жаловавшем подобные в Русской земле съезды суздальском самодержце Всеволоде Большое Гнездо. Попытался вернуться на своё место возле великого князя Святослава отошедший было Игорь Святославович (почуял, небось, неладное!), однако Рюрик отогнал его:

– Поди, княже, отсель – вон лучше песню про себя послушай!

– …известный в Русской земле сыщик, он по нашему со сватом поручению это дело разыскал, – говорил князь Рюрик. – Побывал в Путивле, в Рыльске, в Половецком поле на месте побоища, правил наше посольство к Кончаку, допрашивал беглецов-дружинников. Нам обо всём доложил, и мы с его выводами согласились. Игорь виноват, у нас со сватом сомнений нету. Хотите ли сами боярина послушать?

Давид Ростиславич заявил, что сыщику вполне доверяет, а князь Ярослав буркнул, что дело важное, и надо бы послушать. Посему пришлось Хотену повторить некогда поведанное великим князьям, и любопытно вышло бы, если бы кто из слушающих его мог одновременно прислушиваться и к песне Севки-князька. Однако человек может слушать только одного, а не двух сразу…

– Вот и вышло у меня, что князь Игорь Святославич виноват, – закончил Хотен и, почувствовав сухость в горле, заглянул в свой кубок. Слуга, стоявший за спиною у великого князя Святослава, тут же оказался рядом и наполнил посудину.

– Пей, боярин, – невесело усмехнулся Святослав. – Это тебе не синее вино из черники, разбавленное, надо же такое придумать, печалью… Что скажете, братья и сыновья мои, Давид и Ярослав?

– Мы ведь тоже не лыком шиты, боярин, и мне почти всё то же самое приходило в голову, – промолвил князь Давид. – Однако ты сумел разложить по полочкам, будто посуду в поставце. Я согласен, что Игорь виновен.

Ярослав помолчал.

– А что бы это значило – «Уже свалился див на землю»? – вдруг спросил князь Рюрик.

– Половец-дозорный задремал, да с дуба и брякнулся, – ляпнул Хотен. – Только и всего, княже.

– Ты погоди шутки-то шутить, сыщик! – махнул рукою на Хотена нахмуренный князь Ярослав. – Да, я согласен, братие, что Игорь виноват во многом, если не во всех несчастьях. Но разве мы уже не договорились, что лучше его восславить?

– Речь о другом, брат и сыне. И сейчас нам даже и не важно, виновен ли Игорь или просто не повезло человеку. Мы должны принять меры, чтобы он больше никогда не приносил таких несчастий Руси. И ты, его дядя, не можешь остаться в стороне.

– Чего же ты хочешь, Рюрик? – окрысился Ярослав. Хотен подумал, что толстые люди обычно добры и беззаботны. Каково же толстяку Ярославу сейчас злобиться и защищать Игоря, заведомого преступника?

– Первым делом мы все четверо – мы со сватом моим, великим князем Святославом Всеволодовичем, и с братом Давидом, да ты, Ярослав, – сейчас поклянёмся, и детям нашим велим поклясться, что никогда, ни при каких условиях не дадим Игорьку-хорьку сесть на золотой киевский стол – хоть бы он и дождался права на это вокняжение по старейшинству! Ты же, Ярослав, присягнуть должен в особицу, что твои сыновья никогда не пустят Игоря и на черниговское великое княжение!