– Когда я дошла до игровой площадки, – продолжала Дженни, – Джеймса там уже не было. Он явно воспринял твое предостережение всерьез. Но там были Чарли и Билли. Они чего-то ждали, и у них был план. Они явно злились.

– Мне ни к чему про это знать, – произнес я.

– Нет, к чему. Они подозвали меня. Сама не знаю, зачем я подошла. Наверное, стало любопытно, что им надо – после всего, что ты мне про них рассказывал. Когда я увидела нож, было уже слишком поздно.

И вновь мне захотелось закрыть глаза.

– Они повалили меня на землю и стали по очереди тыкать в меня ножом, – сказала Дженни. – Поначалу было почти не больно, потому что я не верила в то, что происходит. По-моему, я была в шоке. Но потом стало. Когда один из них передавал нож другому, то прикладывал вымазанные в моей крови ладони к земле. Я изо всех сил отбивалась, потому что сознавала, что вот-вот умру и как мне этого не хочется. Мне так хотелось жить… – Она печально посмотрела на меня. – Но я не выжила.

«На теле насчитали в общей сложности пятьдесят семь ножевых ранений», – припомнил я.

«Голова жертвы была практически отделена от тела».

– Они затолкали мое тело под какой-то куст, когда закончили, – сказала Дженни. – А потом пошли в лес и приняли снотворные таблетки, воображая, будто сейчас сбегут из этого мира навсегда. Что полная чушь, конечно же.

– Не считая того, что Чарли действительно бесследно исчез.

– Никто не может бесследно исчезнуть, Пол. Никто не может пропасть навсегда.

Немного подумав над этими словами, я кивнул. А потом медленно произнес:

– Хотя полиция была права. На самом-то деле это я тебя убил.

Дженни покачала головой.

– Пол, ты не знал, что произойдет. Это первая вещь, которую я хочу тебе дать. Ты сделал все возможное – то, что сделал бы на твоем месте любой из нас. Ты помогал другу. И ты был всего лишь мальчишкой. Ты ни в чем не виноват. Абсолютно ни в чем.

Прозвучало это так искренне, что какая-то часть меня почти поверила ей.

– Я всю жизнь не мог себя простить…

– Простить за что?

– Что поперся гулять в тот день. Что не обратился ни к кому из взрослых, как подумывал. Потому что это несправедливо. Это Джеймса должны были убить, а не тебя. И так бы и вышло, если б не я.

Горький смысл того, что я только что сказал, не сразу дошел до меня. Годами я винил себя за то, что сделал. Жалел, что заговорил с Джеймсом в тот день… До чего же мне хотелось, чтобы все сложилось совсем по-другому!

Каким же вздором все это представлялось сейчас… Почему я никогда не желал, чтобы Чарли и Билли вообще никого не убили в тот день? Наверное, просто потому, что они уже это сделали, и сам акт убийства стал восприниматься как нечто неотвратимое – я всего лишь мысленно пытался смягчить для себя его последствия, сдвинуть их в пользу других людей, других жизней. Но правда заключалась в том, что все равно была бы смерть на моей совести, что бы я тогда ни сделал.

– Ты ни в чем не виноват, – повторила Дженни. – А теперь вторая вещь.

Наклонившись, она порылась в сумке, после чего вытащила из нее знакомый журнал и передала мне.

«Литературная жизнь».

Я припомнил, как был тронут, получив его – ведь это означало, что она думала обо мне. Но тут текст на обложке стал расплываться, и я понял, что теряю контроль над сновидением.

– Они все одинаковые, – сказала Дженни. – Вот почему он его никогда не найдет.

Опять слова моей матери. Я потер страницы между пальцами, отчаянно желая продержаться еще немного.

– Это ты о чем?

Но, несмотря на все мои усилия, все вокруг уже начинало быстро тускнеть. Более реальным становилось ощущение, что я лежу на кровати в гостиничном номере, а не сижу на той скамейке, и я вот-вот мог проснуться. И пусть даже Дженни и не могла знать ответа на мой вопрос, мне все равно срочно требовалось хоть что-то от нее услышать.

– Что одинаковое? – выкрикнул я. – Чего он не найдет?

Пока я пристально всматривался в то, что осталось от нее, в голове у меня вдруг молнией промелькнуло некое озарение, и на миг показалось, будто я понял, что она могла иметь в виду. И хотя сновидение безнадежно ускользало от меня, а комната в реальном мире на глазах приобретала четкие очертания, я все-таки успел в самый последний раз увидеть ее улыбку – прямо перед тем, как окончательно проснуться. На ее тающих перед моими глазами губах возникли слова, которые я скорее почувствовал, чем услышал.

«Прощай, Пол».

К дому матери я ехал словно в отключке – просто стремился поскорее попасть туда, – так что подробности поездки едва ли отложились в памяти.

И причина была не только в некоторой сонливости, которую неизбежно ощущаешь после осознанного сновидения. Теперь, когда некое предположение пришло мне в голову, требовалось как можно быстрей оказаться в доме и проверить, насколько оно соответствует действительности. На первый взгляд то, о чем я думал, было полным безумием, и все же что-то со щелчком стало на место, и теперь мне нужно было во всем окончательно убедиться. И пока сам я мчался по шоссе, мой разум будто обогнал меня и уже дожидался в доме, взывая побыстрей присоединиться к нему.

«Они все одинаковые».

«Вот почему он его никогда не найдет».

Когда я остановил машину и выбрался из нее, на улице было пусто. Может, это была лишь игра моего воображения, но атмосфера вокруг показалась столь же странноватой, как и в день убийства.

Войдя в дом, я остановился в прихожей. Над верхней площадкой лестницы медленно закручивалась пыль, поднятая резко распахнутой дверью. В доме стояла обычная гнетущая тишина, но ощущалась она теперь как-то по-другому. Казалась она печальной и пустой, словно дом уже откуда-то знал, что человеческого существа, так долго прожившего в нем, теперь больше нет, и тихо горевал о своей утрате.

Я все еще нервничал из-за истории с куклой, но стремление наконец все выяснить оказалось сильнее. Поднявшись в свою старую комнату, я разложил содержимое коробки на столе.

Журнал.

Книжка с именем Дженни на обложке.

Тетради.

Теперь я смотрел на них. Всего их было восемь, и до сих пор я практически не уделял им внимания. Мой дневник сновидений оказался на самом верху стопки – его я в тот раз открыл и быстро просмотрел, а остальные не стал даже трогать, ничуть не расположенный перечитывать свои жалкие литературные опыты юных лет, тем более что это занятие я давно забросил.

Но теперь я взял одну из этих тетрадей и раскрыл ее.

Ничего.

Еще одну.

Ничего.

А раскрыв третью, вдруг увидел перед собой не свой собственный почерк, а плотную паутинную вязь Чарли.