Перемещаться в этих зонах было опасно – немцы открывали огонь по всему, что двигалось, – и связным нужно было точно знать, где и как там найти людей.

В воздухе уже чувствовались признаки скорой зимы… Ирена подошла к полуподвалу на Милой улице, в котором находилась «Лавка Ландау». В подворотне ее встретила связная Зося, девочка лет 15, с лихо заломленным набок беретом, одетая в подвязанные веревкой старые мешковатые штаны и побитую молью кофту поверх мужской рубахи. Темные волосы ее были коротко подстрижены кем-то, у кого чудом сохранились ножницы, но не было никаких парикмахерских навыков. На случай, если нужно будет срочно предупредить людей о начинающейся Aktion, у нее с собой был маленький колокольчик.

Ирена поднялась вслед за Зосей по лестнице и оказалась в темном чердачном помещении, из которого в случае опасности можно было выбраться на крышу. Под штукатуркой местами виднелась дощатая обшивка стен. Адам сидел за старым письменным столом и чистил антикварный «Браунинг ФН». Когда вошла Ирена, он даже не поднял глаз.

– Адам, – сказала Ирена, – мне нужна твоя помощь.

На неотапливаемом чердаке было холодно даже в наглухо застегнутом пальто, и каждое слово клубилось в воздухе облачком пара. После нескольких секунд неловкого молчания он сказал:

– Я не смог помочь даже собственной сестре, – и поднял взгляд на Ирену. – Мы же везде расклеили листовки. Мы всем сказали, что умшлагплатц – это верная смерть.

У одной из стен, накрывшись одеялами, сидели еще три исхудавших боевика.

– Ева знала, – почти шепотом сказала Ирена. Она замолчала, и слова повисли в морозном воздухе. – Сначала я думала, что она сама себя обманывает… ну, знаешь, смотрела на мир через розовые очки. Но в конце концов она все поняла. Она просто решила остаться со своими ребятами из молодежного кружка.

– Знаешь, что меня больше всего беспокоит? – Адам оставил пистолет в покое и пристально посмотрел на Ирену. – Когда я думаю про Еву, я понимаю, что у меня с ней не связано никаких хороших воспоминаний… я помню только, как она злилась и ругалась… как она спорила про оружие и бомбы.

Он снова принялся за пистолет, как ребенок, которому подарили первое охотничье ружье.

– Наверно, во всей Польше не найдешь более ухоженного оружия… – сказал он.

– Откуда он у тебя? – спросила Ирена.

– Армия Крайова. Мы теперь еврейское боевое подразделение – ЖОБ, то есть Zydowska Organizacja Bojowa. 20 октября. Эту дату надо запомнить всем школьникам. Я – командир отряда, и поэтому мне дали пистолет и десять патронов.

Адам сунул пистолет за пояс. Он развернул карту Варшавы и пометил кружочками места, где прячутся нелегалы, прозванные «дикарями», где любой родитель будет готов отдать Ирене своего ребенка.

– Про официальное гетто даже не думай, – предупредил он. – Там верят, что Ausweis будет защищать их вечно. Они снова получили квартиры… на десять душ комнату… Конечно, это – самообман, но им так легче…

Адам достал еще одну карту.

– Ходить придется через канализацию. – Он поднял над нарисованной от руки схемой канализационных магистралей карбидную лампу с жужжащим синим огоньком. – Я познакомлю тебя с человеком, который знает всю систему как свои пять пальцев. Тариф – 50 злотых с человека. По нынешним условиям плата весьма умеренная. И ему можно верить. Он уже много месяцев помогает нам транспортировать оружие, патроны, продукты, водит в гетто и на ту сторону наших бойцов и агентов.

Да, дешево, но где же взять эти деньги? На карте уже и так слишком много карандашных кружочков, а куда направлять спасенных детей? Хорошо, если удастся спасти каждого двадцатого… Ирена свернула карту и спрятала ее в двойном дне своей медицинской сумки.

Выходя из гетто, она вдруг поняла, что оккупация закончилась и началась война.

За день до расклейки и распространения этой листовки, по пути из полицейского участка домой на улице Генся был застрелен заместитель командира еврейской полиции Якоб Лейкин[89], рьяно выслуживавшийся во время ликвидации. Не Адамов ли пистолет увидел предатель в последний миг своей жизни?

* * *

В начале ноября Ирена обнаружила у себя на столе записку: «Я знаю, что ты делаешь. Могу помочь. С. Дыбчинска».

Со Стефанией она была знакома с университета – вместе учились у профессора Радыньского, но особо близки не были. Стефания и теперь держалась особняком. Собравшись домой, Ирена задержалась у стола Стефании. Они обменялись понимающими взглядами и покинули контору вместе.

Когда они оказались на улице, Стефания сказала:

– Я знаю, что ты помогаешь евреям. Я слышала, что «держать кошек» стало очень накладно и что тебе нужны деньги. Один человек, его имени я тебе назвать не могу, поручил мне сообщить тебе о новой организации – Жеготе. У них есть деньги. Через несколько дней к тебе придет связной. Пароль – Троян.

Ирена смотрела на шагавшую прочь Стефанию и гадала, сколько еще тайн хранят варшавяне.

* * *

Помощники Ирены больше не ходили по домам. Дети-«дикари» (в народе их звали «дикими котами»), у которых не было документов и продуктовых карточек, ютились кто где. Ирена и ее связные перелезали через горы мусора, проползали по темным, вонючим тоннелям, протискивались через дырки в потолке в забытые всеми межэтажные помещения, пробирались в каморки, замаскированные фальшивыми стенными панелями и шкафами. Грязные, изъеденные вшами «дикари» неделями жили под землей без солнца, туалетов, иногда в таких дырах, где нельзя было встать в полный рост.

Адам свел Ирену с Вандой Гарчинской, матерью-настоятельницей монастыря Непорочного Зачатия, которая согласилась приютить пятерых детей. Во время подготовки к операции Ирена пришла в монастырь и поговорила с одной из монашек, сестрой Марией Эной, о размещении детей. На следующий день дети выберутся из расположенного неподалеку от монастыря канализационного колодца ровно в пять утра. После этого связной отведет их в монастырь, постучит в двери особым образом и передаст ожидающей монашке.