Как следует из статьи Бузони в «Парижском курьере» от 10 февраля 1844 года, Гюго на сей раз действительно пытался помочь Дюма: пошел с ним к Скрибу и уговаривал того выдвинуть на место Нодье — де Виньи, а на место Делавиня — Дюма (на третью вакансию Гюго обещал не покушаться). Скриб отказался поддержать Дюма и сообщил, что будет двигать председателя комитета по охране исторических памятников Жана Вату, по слухам, побочного брата короля. Такого противника одолеет лишь тяжелая артиллерия, и Гюго (умелый стратег и тактик) выставил не Дюма, а Сент-Бёва: пропагандист романтизма, хороший критик, к тому же из прекрасной семьи и без «странностей». Выборы 8 февраля, Сент-Бёв и Вату набрали одинаковое количество голосов, 15 марта на повторных выборах победил Сент-Бёв. Два других кресла получили Мериме, одолевший де Виньи, и критик Сен-Мар Жирарден. Все — ровесники Дюма или моложе. Кажется, он понял, что никогда не попадет в академию. (Часто пишут, что он «не прошел» туда, это неверно — его ни разу и не выдвигали.)

Но есть иной способ обрести бессмертие. Роман, в черновике называвшийся «Д’Артаньян», анонсированный в «Веке» как «Атос, Портос и Арамис», опубликованный с 14 марта по 14 июля 1844 года как «Три мушкетера» и выдержавший два книжных переиздания в том же году, по словам Готье, вызвал в Париже «ажитацию». Его обсуждали в клубах, магазинах, на рынке. Бальзак признавался Ганской, что читал его целый день, хотя и злился на себя за попусту потраченное время. Вильмесана жена будила среди ночи, чтобы пересказать очередную главу. Историк литературы Жанна Бем, 1976 год: «„Три мушкетера“ — один из самых читаемых французских романов в мире: это работа вне пространства и вне времени, как все истинные шедевры».

В Марселе летом 1843 года Дюма не только ухаживал за Рашелью; он взял в библиотеке опубликованную в 1700 году книгу де Куртиля «Мемуары господина д’Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты королевских мушкетеров». Куртиль утверждал, что использовал подлинные записки д’Артаньяна (такой политик и военный существовал, он умер за 27 лет до выхода книги Куртиля), граф д’Алиньи, бывший офицер мушкетерской роты, уверял, что автор никогда не был знаком с д’Артаньяном, современные исследователи не исключают факта знакомства. Для нас это не важно. Читатель, желающий узнать о людях, бывших прототипами персонажей Куртиля, может обратиться к соответствующей литературе. Реальный д’Артаньян к Дюма и Маке не имеет отношения. Есть только забытый текст Куртиля и вечно живой — их двоих.

Маке говорил, что прочел книгу Куртиля раньше и рекомендовал ее Дюма, тот утверждал, что наткнулся на нее первым. Не важно: «Сильвандир» они оба уже писали по Куртилю и наверняка не «наткнулись» на «Мемуары д’Артаньяна», а взяли их осознанно. Вопрос в ином: справедливо ли, что в современных изданиях «Мушкетеров» оба названы авторами? А если так, не следует ли добавить третьего — Куртиля?

В «Театральных воспоминаниях» (1868) Дюма писал, что в соавторстве, кроме выгоды, есть риск: «Соавтор похож на пассажира, который плывет в одной лодке с вами и постепенно демонстрирует вам, что не умеет грести и плавать; когда наступит крушение, вам придется поддерживать его на плаву, рискуя самому утонуть». В той или иной степени его соавторами было более пятидесяти человек; распространенная точка зрения, что Дюма всегда подписывал совместные работы один, как мы видели, неверна — он часто отказывался подписывать их вообще. Альфред Асселен вспоминал, как, испытывая трудности с романом «Похищение Елены», пошел к Дюма и тот написал «несколько глав таких хороших, что их превосходство было видно сразу», но нигде не упомянул, что причастен к роману. Но с 1840-х годов преобладают случаи, когда он ставил свое имя, не упоминая соавтора. Насколько это справедливо?

Вот мнения в пользу Дюма. Фернан Шаффиоль-Дебиймон: «Дюма задумывал план, разрабатывал персонажей; он был архитектором, Маке каменщиком. Каждой странице Дюма придавал последний штрих, оживляя вялую прозу Маке, внося свет и одушевление». Ален Деко: «И у художников Возрождения были помощники… таким был Маке, но кисть держал Дюма». Труайя: «Огюст Маке… собирал материалы и придумывал эпизоды, тогда как Александр помешивал соус, добавлял пряности и специи и придавал блюду незабываемый вкус». Дж. Лукас-Дубретон: «Историк поставлял материал, сырой, кратко изложенный; фокусник вылеплял из него красивое изделие». Моруа: «Маке выступал в роли мраморщика, Дюма — скульптора. Соавтор писал сценарий, который Дюма использовал как черновик…» Эндрю Лэнг: «Дюма говорил помощникам, где найти материалы, давал нить сюжета, указывал, как разбивать на главы, затем брал эти главы и вселял в них дух… он получал от сотрудников механическую помощь, брал из их рук мертвые скелеты и оживлял их… Что делал Маке? Он делал „исследования“. Не очень глубокие. Возможно, он обнаружил, что Ньюкасл находится на Твиде и что шотландская армия в значительной степени состояла из горцев. Возможно, именно он изобразил Карла I в „Виконте де Бражелоне“. Я предполагаю, что он слушал, когда Дюма говорил, иногда возражал…» Герберт Горман, биограф, очень неприязненно относящийся к Дюма, тем не менее считал: «Маке… знал свои границы и понимал, что он исследователь, а не творец». Циммерман: «Справедливо назвать Маке и других помощниками Александра, но не равными ему… Маке был хорошим и неутомимым сценаристом…» Подобных высказываний — тьма: Наполеону помогали генералы, кинорежиссерам — ассистенты, Микеланджело — подручные, и все это каким-то образом относится к соавторству Маке и Дюма. Не относится. Это лишь метафоры, которые не объясняют механизма работы.

Бывают разные виды соавторства. Один описан Борисом Стругацким: «Сюжеты мы всегда придумывали вместе… Тексты писали тоже вместе, хотя в самом начале пробовали писать и порознь, но это оказалось нерационально, слишком медленно и как-то неинтересно. Обычно же один сидел за машинкой, другой бродил тут же по комнате, и текст придумывался и обсуждался постепенно — фраза за фразой…» Другой способ: соавторы разрабатывают план и пишут каждый свои куски, минимально правя или вообще не правя друг друга. Третий: один пишет «рыбу» и отдает другому, а тот превращает «рыбу» в полноценный литературный текст (при этом сюжет может принадлежать как первому, так и второму). Дюма испробовал все варианты, включая способ Стругацких (в том числе с Маке, но лишь однажды: отнимает много времени и надо жить вместе), особенно в пьесах: диалог удобно сочинять вдвоем. В пьесах часто использовал второй способ, в прозе — третий, причем тот его подвид, когда идея и сюжет принадлежали автору «рыбы», — сам генерировать сюжеты катастрофически не умел. Тут опять подварианты: иногда кто-то сдавал ему рукопись и больше не участвовал в работе («Нельская башня», «Жорж», «Шевалье д’Арманталь», «Сильвандир»), в других случаях (сюда относится большинство книг, написанных с Маке) были предварительное обсуждение сюжета и консультации в процессе работы.

Судебные процессы (о них в свой черед) отказали Маке в праве считаться автором совместных книг, признав его работу «технической». Не все с этим были согласны. Библиограф Жозе Мари Керар считал, что половина книг, подписанных Дюма, на самом деле сделана одним Маке. Самый горячий заступник Маке, Гюстав Симон, на основе переписки Маке и Дюма доказывал, что без Маке Дюма писать вообще не мог. Из письма Маке Полю Лакруа: «Мы фактически вместе сделали „Трех мушкетеров“, первые тома которого были написаны мной одним, без обсуждения плана, по первому тому „Мемуаров д’Артаньяна“». Мало ли что он утверждал? Но вот записки Дюма Маке: «Как можно скорей пришлите рукопись, особенно по первому тому мемуаров…»; «Мне нужно продолжение к 10-му. Шлите чем раньше, тем лучше»; «Не забудьте запастись томом по Людовику XIII, где говорится о процессе Шалэ и есть соответствующие документы. Вместе с ним пришлите все, что вы подготовили по Атосу…»; «Уже два дня как вы меня оставляете без текста, и я самый несчастный человек на свете».