Сопутствующей словам улыбкой он постарался в какой‑то мере успокоить или отвлечь ее. В чем ему помог конь Вильям, начавший снова проявлять нетерпение: Пен пришлось уделить ему немало внимания.

— Хорошо, — сказала она, справившись со строптивцем, — увидимся в восемь на пристани.

— До встречи.

Он склонился с седла и легко коснулся ее губ. После чего повернул коня и поскакал обратно в Лондон.

Пен влилась в толпу людей, входящих в ворота, никем не узнанная добралась до конюшен, где отдала Вильяма на попечение конюха, вошла во дворец и поспешила, не останавливаясь для разговоров, в свою комнату.

Рыжий кот, как всегда, спал у нее на постели, свернувшись клубком. Он открыл один глаз и отвернулся, показывая недовольство столь долгим отсутствием хозяйки.

«Глупый кот, — сказала она ему мысленно, — ты же знаешь, я всегда возвращаюсь к тебе. Всегда…»

Она позвонила в колокольчик и вызвала служанку. Раздевшись, подошла к большому зеркалу, внимательно поглядела на себя: кружева помяты, подол юбки забрызган дорожной грязью.

Служанка была шокирована ее видом, а еще больше тем, что хозяйка не взяла ее с собой в Холборн, куда, как она полагала, та поехала — без нее и даже без самых необходимых вещей.

Кое‑как оправдавшись перед верной Эллен, Пен с ее помощью переоделась в простого покроя платье из серого дамаста, украшенное высоким белым воротником с рюшами, натянула темно‑серый капор и почувствовала себя на мгновение скромной монашкой. Но только на мгновение. Как бы то ни было, такой наряд вполне подойдет для появления у постели недужной и богобоязненной принцессы Марии.

— Эллен, — сказала она служанке, — я буду ужинать одна, когда возвращусь от принцессы, — и рано лягу в постель. Вы свободны до утра.

— Слушаю, миледи, — отвечала та. — О, чуть не забыла: лорд Робин несколько раз спрашивал про вас. Хотел знать, когда вернетесь. А я не знала, чего и говорить. Разве он сам не знал этого? И разве вы не виделись с ним в Холборне? Я ничего не поняла, миледи…

Эти не очень связные речи натолкнули Пен на мысль, что, похоже, Пиппа открыла Робину правду о том, куда и с кем она уехала, иначе он должен бы был считать, как и родители, что она пребывает у постели принцессы. Но что уж теперь говорить? Тем более Робин никогда и никому не выдаст ее, она уверена в этом.

Видимо, долго ей не удастся скрывать свои вынужденные отлучки, и, так или иначе, ее родителям, Робину, а быть может, и принцессе станет известно о ее обмане.

Если она сумеет найти своего ребенка, какое значение будут иметь все эти обманы?.. Ее поймут и простят.

А если не сумеет?.. Об этом страшно подумать…

— Я отправляюсь к принцессе, — сказала она и поспешила выйти из комнаты, пока Эллен не расстроила ее еще каким‑нибудь сообщением.

Разноголосый хор приветствовал ее, как только она вошла В приемную. Из отдельных реплик она узнала, что после ее отъезда принцесса не вставала с постели и никого не хотела видеть, кроме любимой служанки и врача.

Еще ей поведали о том, что короля показывали из окна собравшейся толпе, но, когда люди увидели, как он выглядит, они онемели, а многие рыдали.

Пен слушала эти и другие сообщения, но все они были ей совершенно неинтересны. Ей казалось, человека, которого всего четыре дня назад могло заинтересовать рассказанное, больше не существует. Эти россказни и пересуды только мешали сосредоточить мысли на одном — на том, что будет происходить сегодня после восьми вечера…

И все‑таки нужно включаться в жизнь вокруг нее, которая не прерывалась ни на секунду и в которой здоровье короля имело огромное значение — для принцессы Марии и для них всех. Слушая сейчас своих наперсниц, она с удивлением осознавала, что за все время путешествия с Оуэном ни разу не вспоминала ни о короле, ни о принцессе. Даже о своих родных.

— Прошу простить меня, — сказала она наконец, — я должна сообщить принцессе о своем прибытии.

С этими словами она вошла в покои Марии.

Ее госпожа выглядела хуже, чем при их расставании, и к Пен вернулось прежнее чувство беспокойства и участливости.

— Мадам, вы по‑настоящему больны! — воскликнула она, подходя к постели.

— Ох, Пен, — проговорила та слабым голосом, — я так нуждалась в тебе все это время!

Пен взяла ее исхудавшую руку в свою.

— Вы не ели ничего необычного, мадам? — спросила она, скрывая истинную причину испуга.

Но принцесса поняла ее.

— Ничего такого, чего бы не попробовала вначале моя верная Люси, — сказала она со слабой улыбкой. — Нет‑нет, дело не в этом. Думаю, мой лекарь переусердствовал со своими банками и клистирами.

— Почему же вы не остановили его?

— Почему? — с раздражением переспросила принцесса. — Потому что Нортумберленд все эти дни рвался ко мне, и я в конце концов вынуждена была уступить. Но не могла же я, сама посуди, встретить его в добром здравии? Оттого и пришлось, как настоящему лицедею, исполнить роль тяжелобольной до конца. Была бы ты со мной, мы бы придумали, может, что‑нибудь другое. Помимо клистиров.

Цен молчала. Что она могла сказать? Что ей сейчас не до придворных интриг? Вряд ли это понравилось бы принцессе, да та и не поняла бы ее.

— А как обстоят дела с вашим посещением короля? — спросила Пен после небольшой паузы.

— Уверена, Нортумберленд не разрешает передавать Эдуарду мои послания, и тот ничего о них не знает. Что я могу поделать?.. Лучше дай мне кашу, что стоит вон там. Я немного поем.

Пен отметила, что с ее приходом у принцессы порозовели щеки, а сейчас и аппетит появился. Уже неплохо.

Подавая серебряную миску, ложку и бокал красного вина, Пен произнесла:

— Я слышала, короля подносили к окну и ему после этого стало хуже.

— Да, мне рассказывала Люси. — Принцесса отпила вина, съела несколько ложек каши. — Увы, мой брат при смерти, это совершенно очевидно, и потому… — Она понизила голос. — В связи с этим, Пен, мне необходимо как можно быстрее убраться отсюда. И ты обязана помочь сделать это. Не позднее завтрашнего дня… Да, Пен, я собираюсь тайно покинуть этот дворец и отправиться в Эссекс. Корабли моего кузена, императора Карла, стоят возле берега, и если возникнет прямая угроза моей жизни, он заберет меня оттуда во Фландрию. А после смерти Эдуарда я вернусь сюда законной королевой при поддержке армии императора Священной Римской империи… Нет, Нортумберленд не возьмет надо мной верх! Никогда!

Немощность почти оставила ее: в глазах появился блеск, в голосе жесткость — зачатки грядущей жестокости. (Недаром после пяти лет своего правления будущая королева Англии Мария I Тюдор получит прозвище «кровавой». В описываемое время она была себялюбивой, властной, высокомерной, вздорной, но не тираншей. Эта отцовская черта проявится позже. Впрочем, с верными ей людьми она оставалась великодушной и никогда не предавала их.) Сейчас перед Пен сидела поблекшая, не очень здоровая женщина, почти загнанная в угол могущественными противниками, ее надежды на родственника‑императора были, казалось Лен, достаточно призрачны, ибо не станет расчетливый и порядком растерявший свою власть монарх ввязываться в войну с Англией ради того, чтобы посадить ее на трон.