В прессе после смерти Курта поднялся невероятный шум. Новость попала в выпуски всех телевизионных новостей, а Джуди Макграт с MTV рассказала мне: «Я поручила своим сотрудникам найти абсолютно все записи, которые он сделал для нас, и поставить их подряд». В New York Times на первой странице вышел некролог, в заголовке которого Курта назвали «нерешительным поэтом гранж-рока». Он, конечно, не был особо нерешительным, не считал себя поэтом и редко произносил слово «гранж», но сама статья была исполнена достоинства, которое я посчитал вполне уместным.

Не все были согласны. На передаче CBS60 Minutes комментатор Энди Руни возмутился бурей эмоций по поводу самоубийства наркомана. Он спрашивал: «Подобные артисты вообще дают хоть что-то миру, у которого столько забирают?»

Через несколько дней колумнист New York Times Фрэнк Рич рассказал о том, насколько взбесили его сыновей-подростков слова Руни, а также штамп мейнстримовой прессы о том, что Курт был голосом своего поколения. «Изображать мистера Кобейна… символической жертвой славы, или наркотиков, или рок-нигилизма – значит ничего о нем не понимать… его первобытные крики чистой боли, не подслащенные шоуменством или сентиментальностью… требовали более прямого и страстного ответа. Без подсказок от шумихи в прессе миллионы американцев установили эту тесную связь».

На следующий день в панк-роковом мире начал циркулировать сатирический факс, притворяющийся служебной запиской, которую я якобы отправлю Силве через год, радуясь всем тем деньгам, которые мы вроде как заработали, эксплуатируя смерть Курта. Даже если не говорить об отвратительных, несправедливых инсинуациях по поводу наших мотивов, сам по себе штамп «мертвый артист ценнее живого» неверен. Тогда, как и сейчас, рок-музыканты зарабатывали больше денег с гастролей, чем любым другим способом. Хотя после смерти исполнителя продажи его альбомов часто подскакивают, тот простой факт, что больше никаких альбомов и гастролей не будет, намного более негативен с финансовой точки зрения. Если вы имеете хоть какой-то опыт работы в музыкальном бизнесе, неважно, насколько вы при этом корыстны или глупы, вы ни за что не скажете, что мертвый артист ценнее живого. И, если говорить более по теме, мы были убиты горем из-за смерти Курта не меньше, чем кто-либо из штата Вашингтон. Сатирическое «письмо» заканчивалось весьма жестокой фразой, приписанной «мне»: «Теперь, когда Курт наконец-то перестал лезть к нам со своим творчеством, мы сделали карьеру, которую всегда хотели».

По причинам, которые я так и не понял, Кортни сначала подумала, что автором этого факса был Слим Мун. Она разнесла Муна в щепки на Velvet Rope, форуме AOL, который был зачаточной формой социальных сетей. «НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ, ЧТО ТЫ СОЧИНИЛ ЭТОТ ФАКС О РЕЧИ ДЭННИ НА ПОХОРОНАХ. Курт был в этой церкви, и все, что он услышал из уст Дэнни Голдберга, – любовь, искренность, сострадание и ЭМПАТИЮ, ту самую эмпатию, которая его убила, болезненную долбаную истинную красоту, которую он не смог пережить и которую ты вообще, на хрен, не понимаешь». Мун категорически отрицал свое авторство, и у нас с ним позже завязалось позитивное общение по электронной почте.

Когда я недавно разговаривал с Муном, он сказал, что ничего не знает о происхождении факса, но объяснил мне, что его и его инди-друзей оскорбила моя история о том, как мы с Розмари говорили с Куртом о выступлении на церемонии MTV.

– Контингент из Олимпии считал, что сопоставление сожалений Курта о том, что он решил пойти на мейджор-лейбл, и хвастовства менеджмента по поводу того, как им удачно манипулировали, было оскорбительным, особенно когда некоторые люди считали, что он умер именно потому, что им манипулировали.

Кэрри Браунштейн написала в мемуарах, что одной из причин, по которым ее группа Sleater-Kinney подписалась на лейбл Муна Kill Rock Stars, а не на мейджор, стала смерть Курта. «Если упрощать до предела его историю, она выглядит так: парень подписал контракт с мейджор-лейблом, стал настолько знаменитым, что оторвался от своей аудитории, а потом покончил с собой… эта трагедия вошла в метафорический учебник, служа важным предостережением».

Я считал, что это как-то глупо – пользоваться смертью Курта как аргументом в самодовольных рассуждениях о якобы морально более правильном выборе. Моя собственная «история предупреждения» звучит так: не принимай героин. Не становись долбаным наркоманом. А если ты наркоман, то сделай все, чтобы остановиться. Впрочем, даже фактор наркомании необязательно плох. Разум и душа до сих пор окутаны тайной. За возможным исключением святых, люди просто не предназначены для того, чтобы узнать все о жизни и смерти.

Даже в то время я понимал, что и авторы факса, и те, кто смеялся над ним, тоже тяжело переживают смерть Курта. Они хотели накинуться хоть на кого-нибудь, придумать хоть какое-нибудь объяснение ужасной трагедии. Они любили его – по крайней мере, любили ту его часть, которая была им знакома, точно так же, как я и все остальные из Лос-Анджелеса любили ту его часть, которая была знакома нам. Я работал на Альберта Гроссмана, когда Дженис Джоплин умерла от передозировки, и, хотя он был моим боссом, в глубине души я спрашивал себя, мог ли Гроссман сделать что-нибудь, чтобы предотвратить ее смерть.

Эта мысль была совершенно иррациональной, и, оглядываясь назад, я понимаю, насколько был несправедлив, но я вполне понимаю желание обвинить кого угодно, кто связан с артистом, в том, что тот покончил с собой. Часть кармической расплаты за возможность поработать с Куртом заключалась в том, что на меня обрушилась ярость других людей, тоже любивших его.

Я неделями просматривал Velvet Rope в поисках комментариев о смерти Курта. Когда фанаты обвиняли меня или моих коллег, я отвечал, что мы потеряли человека, которого любили, и мы очень жалеем, что не смогли не дать ему покончить с собой. Большинство, поняв, что мы на самом деле тоже люди и тоже оплакиваем его, извинялись.

Куда меньше доброжелательности я испытывал к тем немногим рок-журналистам, которые писали самодовольные статьи о том, что, если бы только те из нас, кто работал с Куртом, честнее рассказывали прессе о его проблемах с наркотиками, эта откровенность каким-то чудесным образом спасла бы ему жизнь. Во-первых, в наши обязанности входило в том числе сохранение конфиденциальности частной жизни. Во-вторых, я не знаком ни с одной хоть сколько-нибудь жизнеспособной теорией, которая доказывала бы, что широкое освещение чьей-либо зависимости в прессе помогает наркоману избавиться от нее.

Через пару недель после похорон Розмари рассказала мне о частном детективе, которого Кортни наняла, когда Курт завершил реабилитацию. В прошлом она никогда не делилась со мной подробностями своих профессиональных разговоров с Куртом и Кортни, потому что работа юриста требует сохранения тайны, но в данном случае сделала исключение из-за невероятного давления со стороны детектива, которого звали Том Грант.

Судя по всему, Кортни разделяла идею Курта, что единственный способ найти помощь и при этом не подвергнуться манипуляциям, – заглянуть в «Желтые страницы»; именно там она нашла Гранта. После того как Курт уехал из реабилитационного центра «Эксодус» в Марина-дель-Рей и Кортни не смогла его найти в течение пары дней, она сильно встревожилась и наняла детектива, чтобы тот попытался обнаружить его по записям использования кредитных карточек и с помощью прочих подобных хитростей. Розмари вспоминает: «Она попросила меня сотрудничать с ним и следовать его инструкциям».