Это едва ли не самое лучшее рок-исполнение всех времен. Весь вечер Кобейн, хоть и не мог по-настоящему скрыть своей тревоги – он ругался на музыкантов, корчил гримасы и хватался за наполовину выкуренные сигареты, – все равно сохранял контроль над ситуацией. До самого конца, когда на мгновение его потерял. В последней строке, «I would shiver the whole night through», Кобейн делает скачок на октаву и настолько сильно напрягает голос, что он срывается. Он выкрикивает слово «shiver» так громко, что группа перестает играть – словно на свадьбе в телевизионном ситкоме завязалась драка. Потом он сипит «whole» и делает что-то очень странное, что трудно описать: открывает свои пронзительные голубые глаза так внезапно, что кажется, что кто-то другой (или даже что-то другое) выглядывает из-под осветленной длинной челки со странной ясностью. А потом он заканчивает песню.

Когда Нил Янг впервые посмотрел концерт, он описал последнюю ноту Кобейна как «неземную, словно у волка-оборотня, невероятную». Один из руководителей MTV спросил, сыграет ли группа на бис, но Курт отказал.

Сразу после концерта, когда Джанет сказала ему, что все было потрясающе, Курт настаивал: «Мы хреново сыграли. Я дерьмовый гитарист». Он спросил Финнерти, почему зрители были такими тихими, потом начал сокрушаться: «Наверное, никому не понравилось». Джанет и Финнерти убеждали его, что он не прав. Тишина была из-за интимной обстановки. Люди сидели в слезах.

На следующий день, позвонив мне, Курт, похоже, уже осознал, что шоу удалось, и очень радовался. «Не могу дождаться, когда ты его увидишь. Думаю, оно на самом деле изменит взгляд многих людей на нашу группу». Я подумал, что это так типично для Курта – считать, что ему все еще нужно что-то доказывать.

Программа Unplugged сработала сразу на нескольких уровнях. Она показала качество его авторских работ (восемь из четырнадцати песен сочинил Курт) и вокала. Еще он опять-таки воспользовался этой платформой, чтобы привлечь внимание к менее популярным артистам, которых любил. Кроме сравнительно неизвестных песен Meat Puppets, он включил в сет-лист еще и композицию, которую любил очень давно – Jesus Don’t Want Me for a Sunbeam Юджина Келли, записанную The Vaselines. Литт считает высшей точкой шоу песню Боуи:

– Она всегда трогает меня, причем каким-то странным образом. От того, как они ее сыграли, у меня мурашки по коже. Именно тогда я понял, что у нас выйдет нечто особенное.

Мне же лично больше всего нравится Pennyroyal Tea, которую Курт исполнил один под акустическую гитару. Передача пошла в эфир MTV 16 декабря, а за неделю до этого клип с акустического исполнения All Apologies попал в ротацию канала. В качестве дополнительной компенсации за то, что группа не сняла еще один клип, а также чтобы напомнить фанатам об агрессивной стороне Nirvana, Курт согласился дать еще один концерт для MTV. 13 декабря они записали в Сиэтле концертную программу, которую исполняли в турне In Utero. Хотя альбом Unplugged вышел лишь через семь месяцев после смерти Курта, он сразу понял, что именно такой должна быть концепция следующего релиза Nirvana. Курт задумался, не перезаписать ли всю программу в студии, – не из-за творческих проблем, а для того, чтобы сэкономить деньги. Литт вспоминает:

– Узнав, что MTV получает отчисления за альбомы Unplugged, он сказал мне: «Давай просто пойдем в студию и сделаем это еще раз. Теперь, когда мы знаем, что все работает, это будет просто».

Конечно же, никакой перезаписи так и не случилось.

Вскоре после съемок Unplugged Курт спросил меня, стоит ли записываться в турне Lollapalooza следующим летом. Я всегда считал, что Nirvana должна избегать этого турне – не потому, что не уважал его культурное влияние, а потому, что группа тогда окажется внутри чьего-то чужого музыкального видения, а это, как я считал, противоречит уникальному статусу Nirvana. Еще меня беспокоило то, что, хотя Lollapalooza предложила группе 6 миллионов долларов – больше, чем они заработали бы на собственных гастролях, – неустойки за отмену концертов в турне Lollapalooza были куда больше, чем на гастролях Nirvana. Учитывая, сколько концертов Курт отменил за последние два года, это могло стать серьезным ударом по финансам. Он, похоже, с облегчением услышал, что я против, и спросил: «А можешь сказать это Кортни?»

После того как Hole записала Live Through This, несколько руководителей DGC приехали в Сиэтл, чтобы обсудить с Кортни рекламную кампанию. С ними был и Мерлис, который вспоминает:

– В последний раз я увидел Курта на этой встрече. Он держал на руках Фрэнсис и удивленно спросил меня: «А ты что здесь делаешь?» Он был очень дружелюбным. Мы с ним спустились в подвал, и Фрэнсис тут же начала стучать на барабанах. Все было так прекрасно. Если предположить, что в любых отношениях должен быть какой-то последний момент, то этот момент вышел очень хорошим.

В рождественскую неделю Курт и Кортни еще раз попытались заняться здоровьем и поехали на спа-курорт «Кэньон-Ранч» в Тусоне.

В феврале 1994 года Nirvana отправилась в европейское турне, и Кортни пропустила его первый месяц. Она занималась рекламой альбома Hole, так что приехала вместе с Фрэнсис ближе к концу. Французский промоутер Жерар Друо напомнил мне, что Курт просто исчез, когда группа уже вот-вот должна была выйти на сцену на аншлаговом концерте в парижском театре «Зенит», где выступала хедлайнерами.

– Он поругался с Кортни в лимузине и вышел из машины, – вспоминает Друо. – Во Франции тогда не было сотовых телефонов. И наконец, когда я уже всерьез забеспокоился, что придется выйти и сказать шести тысячам зрителей, что Nirvana не сыграет, Курт приехал в обычном парижском такси, вышел на сцену и отыграл хороший концерт.

Последнее французское выступление было в Тулоне, близ Марселя.

– Мы продали около четырех тысяч билетов, – рассказывает Друо, – а для французской провинции это большая цифра. Я стоял на балконе и смотрел весь концерт, шоу вышло просто потрясающим.

После этого группа поехала в Италию, и The Melvins сыграли у них на разогреве на семи европейских концертах. То были последние выступления в истории Nirvana.

4 марта 1994 года Кортни позвонила мне и сказала, что Курт принял большую дозу рогипнола в Риме и сейчас находится в больнице без сознания, балансируя между жизнью и смертью. Она плакала, и мы вместе помолились за него по телефону. Я перепугался, но не верил (или не хотел верить), что он умрет. Вести об этом происшествии попали в новости, и в следующие часы мне позвонили несколько обеспокоенных друзей. Периодически я получал сводки от Джанет, которая поддерживала тесный контакт с Кортни. Наконец пришла новость, что он в сознании. Курт все же выжил.

Поскольку через месяц он умер, передозировка в Риме оказалась тесно переплетена с историей о жизни Курта и его самоубийстве, но тогда я вздохнул с облегчением. С ним все хорошо! По наивности я поверил, что это свидание со смертью как-нибудь разбудит в нем понимание, что нужно что-то менять. Пока я рассказывал самому себе эту сказку, позвонил Дэвид Геффен и начал разговор с мрачного: «Что ж, некоторым людям просто невозможно помочь, что ни делай». Я стал рассказывать ему то же самое, что и всем остальным, – что Кортни там, и с ним будет все хорошо, но Дэвид перебил меня таким тоном, словно спрашивал, не сошел ли я с ума: