Клемент металась в бреду:

— Оставьте меня! Оставьте меня! — кричала она, высвободившейся левой рукой отмахиваясь от протянутой чашки.

— Придержите ее! — крикнула Мать Изабелла.

Едва Клемент открыла рот, чтоб закричать в очередной раз, сестра Виржини влила ей туда почти все содержимое чашки.

— Вот, сестра моя. От этого тебе полегчает, — сказала она громко, слегка заглушая вой Клемент. — Ну же, успокойся...

Но не успела Виржини договорить, как Клемент вырвало с такой силой, что рвотные потоки обдали стену палаты. Я внутренне содрогнулась. Виржини, которую также окатило, вскрикнула, и Мать Изабелла стукнула ее, как капризный ребенок в порыве злости свою няньку.

Клемент стошнило снова, на новом одеяле протянулся след слизи.

— Приведите отца Коломбэна! — хрипло выкрикнула она. — Приведите его скорее!

Лемерль, до этого стоявший молча и не двигаясь, приблизился, осторожно обходя рвотные лужицы на полу.

— Позвольте!

Хотя никто не мешал ему пройти. Все обернулись на его властный голос.

Приподняла голову и Клемент; повернулась к Лемерлю и тихонько заплакала.

Лемерль воздел свой крест.

— Отец мой!

На мгновение показалось, что ее помутившийся рассудок проясняется. Она проговорила хриплым шепотом:

— Вы говорили, что поможете мне... Вы говорили, что...

Тут Лемерль обратился к ней по-латыни, продолжая, как оружием, отгораживаться от нее крестом. Я узнала этот отрывок заклинания против нечистой силы, которое он, без сомнения, произнесет целиком, но только значительно позже:

«Praecipio tibi, guicumque es, spiritus immunde, et omnibus sociis tuis hunc Dei famulum obsidentibus...»[54]

Клемент в ужасе воскликнула:

— Нет!

«Ut per mysteria incarnationis, passionis, resurrectionis, et ascensionis Domini nostri...»[55]

Несмотря ни на что, я вдруг испытала чувство вины перед страдающей Клемент.

«Рег missionem Spiritus Sancti, et per adventum ejusdem Domini»[56].

— Умоляю, я не хотела, я никому не расскажу...

«Dicas mihi nomen tuum, diem, et horam exitus tui, cum aliquo signo...»[57]

— Это все Жермена... она ревновала, хотела, чтоб я была только с ней...

Когда во время каких-нибудь обрядов или ворожбы Жанетта пользовалась снадобьями, она брала их по капле и то только после долгого периода раздумий. Клемент была к этому не готова. Я попыталась представить всю глубину ужаса, охватившего ее. Теперь наконец снадобье достигло финальной стадии. Скоро приступ пройдет, и она снова забудется сном. Лемерль осенил Клемент крестным знамением:

«Lectio sancti Evangelii secundum Joannem»[58].

Но его полное равнодушие к ней, казалось, усилило ее жар. Она вцепилась зубами в его рукав, едва не выбив крест у него из рук.

— Я все расскажу им! — прорычала она — Будешь гореть в огне негасимом!

— Глядите, она отпихнула крест! — проговорила Маргерита.

— Она больна, — сказала я. — Она в беспамятстве. Не ведает, что творит.

— Нет, это одержимость! — с горящими глазами упрямо трясла головой Маргерита. — В нее вселился дух Жермены! Ты разве не слыхала, что она сказала?

Не до пререканий было теперь. Мать Изабелла косо поглядывала на нас, ясно было, что она ловит каждое слово. Но Лемерль не смилостивился:

— Демоны, вселившиеся в эту женщину, назовите себя!

— Нет никаких демонов, — с плачем проговорила Клемент. — Вы же сами сказали...

— Назовите себя! — повторил Лемерль — Приказываю вам! Во имя Отца!

— Я просто хотела... я не думала...

— И Сына!

— Прошу вас, не надо...

— И Святого Духа!

И тут Клемент сломалась.

— Жермена! — завопила она. — Мать Мария! Бегемот! Вельзевул! Астарта! Велиар! Саваоф! Иегова!

Захлебываясь рыданиями, отчаянной скороговоркой она выкрикивала эти имена, многие из которых были знакомы мне по книгам Джордано, а Клемент вне всяких сомнений заимствовала их из припадочных выкриков Альфонсины.

— Аид! Бельфегор! Маммона! Асмодей!

Лемерль опустил руку ей на плечо, но Клемент неистово вскрикнула и вырвалась от него.

— Одержимость! — снова прошептала Маргерита. — Глядите, как ее корежит от прикосновения Святого Креста! Вон сколько дьявольских имен назвала!

Лемерль повернулся ко всем нам и сказал:

— Увы, утешить вас не могу! Вчера я был слишком слеп, не поверил, что причина ее болезни совсем в ином. Но теперь мы услышали это из ее собственных уст. Сестра Клемент населена нечистой силой.

— Позвольте, я останусь помочь ей!

Я понимала, что привлекать к себе внимание сейчас нелепо, но выносить это было выше моих сил. Пускай не сводят с меня глаз Виржини и стоящая за нею маленькая аббатиса.

Лемерль покачал головой.

— Мне надлежит остаться с нею одному.

Вид у него был усталый, рука, держащая крест, заметно подрагивала под его тяжестью.

— Каждая, кто останется тут, подвергнет душу свою большой опасности.

Не переставая рыдать, Клемент принялась читать «Отче Наш».

Лемерль отступил на шаг.

— Видите, как демоны испытывают нас? Ты назвал себя, демон, теперь покажи нам лицо свое!

При этих словах холодом подуло от дверей, взметнулось пламя свечей и светильников, освещавших комнату. Я инстинктивно обернулась; остальные — вслед за мной. За дверью в темном коридоре, вдали от света, падавшего из комнаты, замерла в нерешительности белая фигура. Очертания ее во мраке были неявны. Нечетким силуэтом она проплыла по коридору, тщательно стараясь не попасть в луч света, потому мы не разглядели ничего, кроме схожего с нашим облачения, да светлевшего кишнота, полностью скрывавшего лицо.