Покинув кладбище, мы начали осматривать подвалы монастыря. В них мы нашли тринадцать трупов из тринадцати могил. Тринадцать тел августинок. Казалось, что они бродили в темноте, пока не обессилели, и тогда снова упали. Я пишу «снова упали» потому, что все монахини были в саванах, словно их сначала похоронили в тех тринадцати могилах на кладбище, а потом они воскресли, но стали призраками и начали блуждать в этих местах, где нет света. Меня беспокоит одна подробность: большинство этих трупов стояли на коленях, у стен фундамента, упираясь ладонями в неровности камня. Словно ожившие покойницы потратили свои последние силы, ощупывая стены в поисках чего-то.

Как велит обряд, мы вынесли эти останки за стены монастыря и похоронили в лесу, чтобы эти беспокойные души не тревожили покой тех, кто похоронен в освященной земле кладбища.

Увы, мы не имеем никаких новостей о настоятельнице этих несчастных монахинь, некоей матери Изольды де Трент. Следов ее смерти мы не нашли ни на кладбище, ни в записях общины. Возможно, она спешно покинула монастырь сразу после того, как были убиты ее монахини? Или убежала от убийц и тоже унесла с собой евангелие? В тот момент, когда я пишу эти строки, эта загадка не разгадана так же, как остальные.

В заключение, Ваше Святейшество, скажу вот что. Сейчас у меня нет ни одного ключа к этим загадкам, но тревога, овладевшая нашими душами, может привести лишь к одному заключению. Нельзя не признать, что эти таинственные события — дело Дьявола и что он до сих пор не совсем покинул эти места.

Ваше Святейшество, я доверяю эти строки одному из всадников. Если Ваш дворец спасся от бедствия, Вы скоро прочтете их. Другие письма — если мне еще придется посылать их Вам до моего возвращения в Авиньон — унесет под крылом мой последний почтовый голубь.

Мои люди слишком устали, чтобы продолжить путь при слабом свете уходящего дня. Поэтому мы переночуем в этих стенах, но зажжем костер и будем по очереди нести охрану возле него, чтобы прогнать из наших сердец поселившийся в них страх.

Мне это не по душе, ведь злая сила, убившая августинок, конечно, ждет только темноты, чтобы проснуться. Но так моя совесть будет спокойна. И я прикажу наблюдать за кладбищем, чтобы те его обитатели, которые умерли последними, не ушли с него при полной луне.

Целую Вам руки, Ваше Святейшество. И пусть рука Бога направляет нас — Вас в борьбе с тьмой, которая овладевает миром, а меня в поисках, которые происходят в еще более густой тьме и привели меня на это кладбище душ.

Мария переходит к последнему докладу. Почерк инквизитора до сих пор был аккуратным, но здесь буквы неровные и с сильным наклоном. Похоже, он был в сильнейшем ужасе, когда писал эти строки. Письмо было написано через несколько дней после предыдущего.

Ваше Святейшество!

Луна только что взошла над адом, в который превратилось это покинутое Богом место. Хотя мы зажгли костер на освященной земле кладбища, некое существо сумело зарезать последних людей моего отряда. Я помню, какие душераздирающие крики они издавали, когда оно распарывало им животы. Их убил монах — монах без лица и без души.

Теперь я укрываюсь в самом верхнем зале главной башни. Сейчас, когда я пишу эти последние строки, я слышу голоса моих мертвых собратьев, которые бродят вокруг и ищут меня.

Умоляю Вас, Ваше Святейшество, поверить, что эти слова не бред безумного, хотя и подсказаны ужасом. Сейчас я слышу шаги моих собратьев. Они поднимаются по лестницам и громко кричат мое имя. Должно быть, когда я глядел в окно, они увидели в нем мое лицо. Они зовут меня. Они идут сюда. Ваше Святейшество, в этих стенах живет Дьявол. Мой путь кончается здесь, и здесь я сейчас умру. Пока дверь еще держится, я доверяю эти последние слова почтовому голубю.

И уже приготовился выпустить его. Если это письмо дойдет, умоляю Вас прислать сюда Вашу благородную гвардию, чтобы она сровняла с землей этот монастырь и заполнила его подвалы известью, намоченной в святой воде.

О боже, дверь вот-вот откроется!

О господи, они входят!

Мария перечитывает последние слова инквизитора. Значит, поиски этого служителя Бога закончились в том монастыре — там же, где старая затворница нашла себе убежище, чтобы умереть.

Молодая женщина чувствует, что ее силы на пределе. Она ложится на тюфяк и начинает рассматривать потолок. Она прислушивается к далекому вою ветра — буря стала сильнее. Марию охватывает странное оцепенение. Какое-то время она борется с ним, а потом незаметно для себя погружается в тревожный сон.

Факел трещит в темноте. Отец Карцо идет по подземельям ацтекского храма. Здесь холодно, и фрески, которые освещает факел, покрыты инеем. Первые люди, опустошение рая, доисторический посланец небес с благой вестью, пирамиды и огромные города, построенные ольмеками во славу Света. Пройдя коридор до конца, священник выходит в просторную пещеру. В ней стоит кто-то, окруженный кольцом из свечей. Карцо подходит к этому существу; оно смотрит на него.

Отец Карцо ворочается во сне.

Новое видение. Закатное небо над джунглями — красное, с похожим на полумесяц краем солнца на горизонте. Реки высохли, их русла завалены скелетами животных и мертвыми мухами. Деревья засохли на корню, и землю теперь покрывает толстый слой пепла. Не слышно ни птичьих песен, ни жужжания насекомых. Великое зло победило.

Священник идет среди мертвых деревьев. Когда он раздвигает ветки, чтобы расчистить себе дорогу, они ломаются. Лес лишился своих ярких красок: зло поглотило их вместе с жизнью, отражением которой они были.

Экзорцист продолжает идти вперед. Из-под его сандалий в воздух взлетают облачка пепла. В лесу очень жарко, но лоб и спина Карцо остаются сухими. Ремни рюкзака режут ему плечи, но он почти не чувствует этого. Он шагает вперед и смотрит на вершину огромной пирамиды, которая видна за мертвыми деревьями. Это затерянный город Умаксайя. Великое зло поглотило его, когда ольмеки отвернулись от Света.

Слой пепла под ногами отца Карцо становится тверже. Он только что подошел к подножию пирамиды. Он поднимает взгляд и смотрит на три креста, стоящие на ее вершине. Солнце замерло на горизонте и освещает эту картину ярко-алым светом.

Священник поднимается по ступеням пирамиды, и с каждым следующим шагом воздух становится все горячее. Он поднялся выше джунглей и бросает на них взгляд сверху. До самого горизонта — только мертвые деревья и пепел. До вершины осталось всего около двадцати ступеней. Распятые смотрят, как он приближается к ним, и он видит их лица. У двух ольмеков, которых подвергли этой пытке, кожа жестоко обожжена солнцем. Их веки высохли, глаза расплавились в глазницах. Однако ольмеки еще не умерли: они улыбаются.

Карцо смотрит на Христа, прибитого к среднему кресту. У этого распятого лицо и глаза те же, что у Спасителя, о котором говорят Евангелия. У него такая же борода и такие же длинные грязные волосы. Только взгляд другой, полный ненависти и злобы. Священник застывает, и с губ распятого срываются слова. Тусклым, без интонаций голосом висящий на кресте произносит: