— Не попал. Куда там при таком ветре.

Он обливался потом. Я, собственно, тоже.

К нам подтянулись остальные. Все вымотались, молчали подавленно. На обратном пути к свалке администратор дал волю раздражению. Мы его явно достали.

— Ну, все смылись, вряд ли скоро вернутся. — Его тон подразумевал, что это мы во всем виноваты. — Ваша воля остаться: выясняйте, что можете сделать, но павианы тут наверняка еще долго не покажутся. А теперь, если вы не против, мне надо в лагерь, дел полно.

Я сказал, что мы походим еще по лесу, попробуем снова подобраться к стаду, посмотрим, вдруг что-то упустили из виду. Администратор пожал плечами — мол, флаг вам в руки — и удалился, сопровождаемый оруженосцем.

Мы с Ричардом и Мучеми углубились в лес. Все уже отдышались, вокруг воцарилась тишина, мы начинали шевелить мозгами. До нас наконец стало постепенно доходить, что же здесь творится. Ричард хотел поговорить со мной еще раньше, когда мы воссоединились после поисков. Оказывается, он успел перемолвиться с оруженосцем, пока они осматривали свою тропу, и тот сказал, что никаких больных павианов в глаза не видел. Ричард примерил по очереди несколько выражений лица, словно подлаживаясь под мою будущую реакцию: искреннее недоумение, замешательство из-за нестыковки сведений, а потом язвительное «так вот оно в чем дело». Мы остановились на последнем, будто нам было все уже ясно.

* * *

Мы медленно вышли из леса, отнесли снаряжение обратно в джип. Администратор появился, когда мы усаживались в машину. Я сказал, что он был прав, сегодня мы точно ничем не поможем, нас ждут другие дела, мы были бы счастливы остаться и продолжить разбирательства, однако надо ехать. Он согласился, поблагодарил за приезд, пригласил остаться пообедать — как раз когда мы уже завели мотор и уже почти тронулись. Мы отказались, усиленно его поблагодарили, обменялись рукопожатиями, уехали.

Пока не остались позади заросли, окружающие лагерь, и не открылась перед глазами саванна, мы не раскрывали рта. Как будто нам что-то мешало произнести хоть слово вблизи его владений.

Кому-то все же предстояло начать разговор и высказать то, что было на уме у всех. Это сделал Ричард.

— По-моему, он сочинил эту историю, что павианы болеют. Похоже, он просто любит пострелять в павианов и хотел, чтобы начальство ему разрешило.

Я согласился и хотел уже было назвать администратора гадом, но осекся. По крайней мере один его выстрел по павианам был сделан по моей команде.

Я торчал в туристском лагере, наблюдая, как заселяется группа американцев. Сквозь общий гомон — вопросы, оклики и адресованное персоналу «Эй, Джамбо!» — пробивался странный металлический голос. А вот и его обладатель — высокий, нескладный пожилой мужчина с великолепной длинной первобытной бородой и каким-то устройством, похожим на бритвенный прибор, в руке. Перед тем как что-то произнести, он подносил прибор, как я понял, к отверстию в горле. Губы шевелились, но монотонный металлический голос раздавался из этого вот приспособления: видимо, ему удалили трахею или гортань по медицинским показаниям, и теперь он пользовался голосообразующим аппаратом. Изобретение явно полезное и ценное — я с интересом отметил, что, несмотря на механический звук, в его речи неплохо угадывался сочный, чуть гнусавый южный акцент.

Днем оказалось, что владелец устройства стал предметом бурного обсуждения среди персонала, который пришел к единогласному выводу: у этого человека вся глотка механическая. Главным авторитетом выступал Малои, когда-то работавший в отеле в Найроби, а значит, бывалый малый.

— У этого белого старика нет глотки, там просто машина. Наверное, попал в аварию или его рубанули по шее мачете, и теперь у него нет горла, поэтому белые доктора поставили туда машинку. Теперь, когда ему нужно говорить, он берет другую машинку и вставляет в горло, чтобы включилась та, которая там. Вот почему у него такая борода — чтобы спрятать машинку, а то жене неприятно смотреть.

Ценные дополнительные доказательства поступают от Джона — бармена и разносчика напитков за обедом.

— За столом он ничего не пил. Я пытался ему что-нибудь продать, хотя бы содовую, он не пил. Даже воду. Машинку нельзя мочить, как радио. А то закоротит и заржавеет.

Все сочувственно кивают.

— Так что этот старик даже воду пить не может. Интересно, что он делает, когда пить хочется?

— Наверное, там пониже машинки еще одна дырка, куда он заливает воду. Поэтому у него такая длинная борода. У себя в номере заливает, когда рядом никого нет.

Все выжидающе оглядываются на Саймона, уборщика номеров, — ему поручается поиск соответствующих улик.

— Но он много ел, этот белый старик.

— Это чтобы питать машинку.

— Едой?

— Да, еда — это энергия, — говорит Касура, который много учился. — Чтобы батарейки дольше служили.

Логическое развитие дискуссия получает с неожиданной стороны — от хохмача Камау, которого обычно никто не слушает.

— Знаете, мне кажется, этот белый старик вообще не человек. По-моему, он весь целиком механический.

— Мы здесь серьезный разговор ведем, бвана, мы не дети, чтобы с нами шутки шутить.

— Нет, я серьезно. Я думаю, он вообще погиб в аварии и белые доктора целиком переделали его в машину.

Все с фырканьем отвергают бредовое предположение, Камау готовится отстаивать свою теорию с пеной у рта, но тут вбегает взбудораженный охранник с известием, что белый старик ушел на заправку. Пешком.

Всей гурьбой они вываливаются наружу, посмотреть издали. Старик движется медленным ходульным шагом, слегка прихрамывая.

— Смотрите, как он идет! Видите, у него механические ноги, — доказывает Камау, от которого по-прежнему все отмахиваются.

— Зачем ему на заправку?

— За бензином.

— Бвана, мы серьезно.

— Смотрите, он идет в магазин на заправке.

На это ответ есть у Саймона.

— Он за машинным маслом. Масло нужно лить в горло, чтобы машинка работала.

— Все правильно, моторы надо смазывать, — говорит Сулейман. Он водитель, поэтому в таких вещах понимает.

Старик скрывается в магазине, через несколько минут выходит и хромает в гостиницу. Едва он пропадает из виду, к нам из заправочного магазина летит взбудораженный Одиамбо.

— Он купил машинное масло, да? Ты видел, как он его пил?

— Нет-нет, не масло.

— Что же он купил?

— Я сперва даже не понимал, что этот белый старик говорит через свою голосовую машинку, но потом разобрал. Он купил две батарейки для фотоаппарата.

Батарейки? Все потрясенно оборачиваются на Камау, у которого глаза округляются от ужаса.