— О, ты не должен! — взмолилась она.

— Должен, — возразил он и, найдя чувствительную крохотную драгоценность, стал перекатывать между пальцами, сначала нежно, потом все настойчивее.

Филиппа полувсхлипывала, полустонала. Что он делает? И почему все это так… так невероятно, так ослепительно прекрасно? Это нехорошо. Конечно, нехорошо! Мужчина и женщина должны соединяться ради продолжения рода, но какая-то часть сознания упорно твердила, что они еще не соединились.

Она тихо вздрагивала под омывающими ее волнами наслаждения, сначала даже не поняв, что один палец проник в ее любовный грот.

«Кровь Христова! — мысленно выругался граф. — До чего же она туга!»

И его палец тут же уперся в свидетельство ее девственности. Чуть надавил, и Филиппа, неожиданно осознав происходящее, истерически завопила:

— Нет!

— Да, малышка, пора, — прошептал он и, оседлав жену, развел ее ноги и приготовился к атаке. Он был готов почти с того момента, как вошел в спальню. Его достоинство, твердое как камень, пульсировало от нетерпения броситься в битву. Он сделал первый выпад.

— Нет! — снова закричала Филиппа. — Нет!

Он осторожно сжал ее запястья и стал входить в тесную пещерку. Несмотря на все протесты, она уже истекала соком желания. Медленно… медленно…

Она сжимала его копье словно тисками, но он упрямо продвигался дюйм за дюймом, проникая все глубже, пока не встретил барьер ее невинности. И остановился.

— Я этого не вынесу! — рыдала она. — Ты слишком велик. И непременно разорвешь меня!

Что он мог сказать? Чем успокоить? Оставалось одно: взять ее невинность как можно быстрее. Он с силой вонзился в нее. Крохотный кусочек плоти, не выдержав натиска, разорвался.

Филиппа взвизгнула, но скорее от неожиданности, чем от боли. Его копье пришлось точно по ее ножнам. Он заполнил ее до отказа. Она раньше не представляла, что существуют такие ощущения. Теперь он стал двигаться, бессвязно бормоча нежности, стараясь успокоить ее, опьяненный собственной страстью. Но Филиппа неожиданно расслабилась, отдаваясь на волю своего желания. Она сама не знала, что побудило ее потерять контроль над собой, но что случилось, то случилось. Веки сомкнулись, все ее существо наполнилось неземным блаженством. Она и не заметила, как он отпустил ее руки, и, не в силах совладать с собой, стала ласкать большое, тяжелое тело, нависшее над ней.

— Обхвати меня ногами, малышка, — хрипло выдавил он. Филиппа повиновалась, чувствуя, как он глубже входит в нее.

— О-о-о, Криспин, — тихо простонала она, удивляясь, чего, во и мя всех святых, так страшилась до сих пор? Да это рай на земле! Божественно! Так вот как создаются дети!

Она вздохнула и замерла, ощущая, как глубоко внутри ее зарождается странная дрожь. Усиливается, яростно завладевая ею, и она вскрикнула от страха, но тут же замолчала, утопая в сладостном тепле. Волна горячей жидкости наполнила ее, и граф, громко застонав, то ли от удовольствия, то ли от облегчения, откатился в сторону, схватил ее в объятия. И стал целовать лицо, губы, глаза.

— Малышка… малышка, — бормотал он, — спасибо за твой дар невинности и наслаждение, которое ты мне подарила. Могу надеяться только, что тебе не было неприятно, хотя, думаю, я тоже сумел доставить тебе некоторое удовольствие.

— Я забыла о молитвах, милорд, — призналась Филиппа, — и из головы вылетели все мысли. Думаю, что никогда не смогу сказать королеве о своем грехе.

— Ах, мадам, — засмеялся граф, — я запрещаю вам думать о молитвах, когда мы лежим в постели! Страсть — это наслаждение, и благочестие тут ни при чем! Помоги Боже бедной королеве, никогда не испытавшей страсти!

— Но вначале ты сделал мне больно, — пожаловалась она.

— Вообще-то расставание с девственностью всегда болезненно, — пояснил он. — Разве никто не говорил тебе? Ну разумеется! Боялись тебя напугать!

— Зато потом все было чудесно. Я словно летала над землей, клянусь, милорд, летала! Как часто мы сможем соединяться, муж мой?

— Каждый раз, когда желание одолеет, малышка, — пообещал он, — но пока нам лучше поспать. Завтра мы отправляемся в Брайарвуд, а через несколько недель — во Францию. День был долгим и утомительным, Филиппа. Сейчас ты должна отдохнуть. А я буду рядом. Многие знатные люди считают, будто муж и жена должны иметь отдельные спальни и сходиться вместе только ради наслаждения, но я так не думаю. По-моему, это вздор и бессмыслица. Начиная с этой ночи мы всегда будем спать в одной постели.

— Я рада, — кивнула она. — Мои родители тоже спали вместе, да и у мамы с отчимом одна кровать. Я согласна с таким решением.

Она натянула одеяло повыше. Сейчас нет смысла вставать и искать камизы. Поэтому Филиппа нежно укутала плечи мужа, и тот улыбнулся, восхищенный такой заботливостью. Похоже, он заключил неплохую сделку с лордом Кембриджем, и, судя по всему, тот с самого начала это знал.

Он прижал Филиппу к себе, и она положила рыжую головку ему на плечо. Они заснули.

Граф Уиттон проснулся на рассвете. Его молодая жена еще спала, свернувшись калачиком. Он долго рассматривал ее. Что за прелестное создание! Кожа бела, как сливки, а волосы отливают золотом в отличие от Бэнон, чьи непокорные пряди немного темнее. Глядя на нее, он сгорает от желания. Он, обычно такой сдержанный! Может, все дело в новизне? Нет, неправда. До нее ни одна женщина не возбуждала его так сильно.

Он осторожно провел пальцем по изгибам ее тела.

Филиппа вздрогнула, открыла глаза и вдруг осознала, где находится. Посмотрела в глаза мужу и покраснела, вспомнив, что было прошлой ночью. Наверное, потому, что не привыкла. Но со временем все уладится.

Она жалобно улыбнулась, не говоря ни слова. Он толкнул ее на спину и оседлал. По какой-то причине это показалось ей вполне естественным, и к тому же она сама рвалась испытать сладостные ощущения. И поэтому обняла его, притягивая к себе, пока он медленно входил в ее изнемогающее тело.

— Ах, как хорошо, — прошептала она.

— Скажи, что ты чувствуешь, когда я в тебе? — спросил он.

— Это трудно объяснить. Я наслаждаюсь, ощущая, как ты наполняешь меня. И хочу вобрать тебя еще глубже. Сомкнуть свою плоть вокруг твоего любовного копья и никогда не отпускать. Я словно теряюсь в тебе, когда мы становимся едины.

— А я превращаюсь в самого могущественного человека на свете, — признался он. — Ах, малышка, мне так сладко с тобой! Невыразимо сладко.

И он стал снова ее целовать, пока у Филиппы не закружилась голова. Вынести его прикосновения, поцелуи, ласки почти невозможно. Он наполнил ее, и твердый стержень, подрагивая, забился о стенки ее узкого грота. Филиппа застонала, как от сильной боли.

— Сделай это! — взмолилась она. — Возьми меня, только не останавливайся!

Он стал медленно двигаться, увеличивая темп и ритм, пока голова Филиппы не заметалась по подушке. Свидетельство ее желания едва не свело его с ума. Он стал вонзаться все яростнее и глубже, слушая ее тихие стоны как музыку.