– Эй, кто там? – позвала громко. «Надо прекращать бросать ключ под ковриком», – в который раз решила я. Никогда не знаешь, кто заберется в твою ванную.

– Фенька, это ты? – проорал в ответ Берсеньев, выключив воду.

– Ага. А это моя ванная. Непонятно только, что ты там делаешь.

– Горячий душ – лучшее средство от простуды. Замерз сегодня в этом чертовом лесу. Моя красотка секретарша так и пышит жаром последнее время, но даже рядом с ней я не смог отогреться.

– Ты и с секретаршей спишь?

– Не сплю. В основном из вредности. Терпеть не могу, когда меня соблазняют. Сам охоч до этого дела. Заходи, потрешь мне спинку.

– Если только ежовой рукавицей.

Я прошла в кухню, включила свет и немного постояла возле окна, ожидая, когда закипит вода в чайнике.

Вскоре на кухне появился Берсеньев в Дуськином халате, устроился за столом, двумя руками отбросил со лба мокрые волосы и мне подмигнул. Очки он не надел, взгляд его серых глаз был холодным до жути, и возникло ощущение, что этот Берсеньев к тому, что успел стать привычным, никакого отношения не имеет.

– В твоей роскошной квартире помыться негде? – спросила я, заваривая чай и торопясь прогнать прочь неприятное чувство, вдруг возникшее от созерцания его рожи. «А ведь я с огнем играю, – думала я. – Сколько бы он ни скалил зубы, болтая, что я дорогое ему существо, а шею мне свернет, глазом не моргнув. Жизнь для него игра, по крайней мере чужая жизнь, и он любым легко пожертвует, точно шахматной фигурой…»

– До своей квартиры я так и не дошел, к тебе спешил, моя радость, – сказал Берсеньев, принимая из моих рук чашку чая. – А мед есть?

– Только шоколад.

– Я его терпеть не могу, пора бы уже знать о моих пристрастиях.

– Ты ко мне прямо из леса? – шаря в шкафу в поисках меда, задала я очередной вопрос.

– Нет, пришлось заглянуть на работу, хоть она и не волк, но пригляда требует.

– Судя по трепу, в лесу ты просидел напрасно.

– Ничего подобного. Просидел с большой пользой для общего дела.

Берсеньев нацепил очки, а я вздохнула с облегчением: образ зубоскала с претензией на чувство юмора удавался ему мастерски и мне нравился куда больше волчьей натуры, что рвалась наружу из его глаз.

– И что за польза от того, что ты на дереве сидел?

– Злишься, что Одинцов от тебя смылся? – веселясь, спросил Сергей Львович, а я нахмурилась.

– Смылся? Одинцов был в лесу?

– А я о чем толкую? В одиннадцать пятнадцать возле оврага появился лыжник. Вроде бы ничего особенного, но лыжни там нет и в помине, зато есть всего в километре, ближе к поселку, прекрасная лыжня… А здесь бурелом, овраги и снега по колено. Я предусмотрительно держался в стороне от места, где нашли машину, и запасся биноклем. Лыжник появился со стороны дороги, а мне пришлось идти в обход, так что моих следов он не видел.

– И это точно был Одинцов? – засомневалась я.

– Уверен на девяносто процентов. Лыжная шапка почти полностью скрывала лицо, так, что его не разглядеть было. Конечно, это мог быть лыжник-энтузиаст, который проторенных дорог не ищет, но маловероятно. Овраг его очень интересовал. Сначала он просто остановился, потом долго вертел головой, убедился, что поблизости никого нет, и вниз спустился. Пробыл там две минуты, свои следы поспешил замаскировать, для чего вооружился веткой. Опять встал на лыжи и пошел себе дальше, описал круг по лесу и направился к дороге. Учитывая, что автобусная остановка неподалеку, к ней он, скорее всего, и вышел. И через полчаса был уже в городе. Место, которое его так заинтересовало, я отметил зарубкой на дереве. Уверен, там мы нашего Дыбенко и найдем.

– Подожди, но он не выходил из офиса, то есть он не брал свою машину, она так и простояла в переулке.

– Это говорит о том, что наш парень куда умнее, чем ты думаешь. Ты ж сама сказала: выбраться из офиса не проблема. – Я чертыхнулась, а Берсеньев вновь заговорил: – Можешь звонить бывшему, но я бы предпочел перед этим заглянуть к Одинцову.

– Зачем?

– Поможем нашим славным правоохранительным органам, – усмехнулся Сергей Львович. – Если Гена до сих пор не явился с повинной, значит, делать этого не собирается. Надавив на него как следует, мы заставим его нервничать, а в таком состоянии…

– А если он попросту сбежит?

– Сбежать мы ему не позволим. Сказать честно, мне уже надоела игра в сыщиков, пора закругляться. Явимся к нему и все выложим. Дальше по обстоятельствам. Вдруг он надумает покаяться?

– А если не надумает?

– Постараемся его к этому принудить. Потом ты позвонишь бывшему, и им займутся люди, которых не зря учили задавать вопросы. Ну, что, идем к Одинцову?

Я, конечно, знала: делать этого нельзя. Но когда это меня останавливало? Если Одинцов был сегодня в лесу, значит, он убийца. Тут сомнений быть не может. Берсеньев прав, маловероятно, что лыжник появился возле оврага случайно.

Перед мысленным взором возникла физиономия Геннадия Владимировича, и я почувствовала что-то вроде досады. Он с самого начала пудрил мне мозги, прикидываясь безутешным вдовцом. И я ему поверила… Что ж, теперь ему придется пожалеть об этом.

– Идем, – кивнула я.

– Допивай чай, а я пока переоденусь, – сказал Берсеньев.

Он скрылся в ванной, потом уже в костюме заглянул в прихожую, откуда вернулся с небольшой коробкой в руках.

– А ты на дереве в костюме сидел? – спросила я.

– У меня в офисе гардероб на все случаи жизни. – Он открыл коробку, и я увидела портативный магнитофон.

– Эта штука может пригодиться. Вдруг Одинцов в пылу полемики скажет лишнее, сделаем ментам подарок.

Магнитофон Берсеньев прицепил мне к поясу юбки, а микрофон, совсем крошечный, на груди под отворотом блузки.

– Игра в шпионов, – съязвила я.

– Что ты имеешь против? Выведем изверга на чистую воду.

Двор мы покидали на двух машинах. Берсеньев на своем «Мерседесе», я на чужом «Форде». Его мы оставили возле офиса Сергея Львовича, откуда утром машину должен был забрать хозяин, с которым мне так и не довелось свести знакомство. Встречаются еще щедрые люди. Или все проще, и Берсеньеву он чем-то обязан.

– Парень у меня работает. Машина разъездная, закреплена за его отделом, хоть и числится за ним, – сказал Сергей Львович, когда я пересела в «Мерседес».

– Ну, вот, а я только что решила: мир не без добрых людей.

– Я-то думал, ты готовишься к разговору по душам…

– Сомневаюсь, что это получится.

– Получится. Напор и натиск, супостат запаникует, и, считай, он у нас в кармане.

Пока мы ехали к дому Одинцова, я пыталась воздействовать на себя доводами разума, Берсеньеву на них было наплевать, и тратить слова понапрасну я сочла глупым. А свое поведение еще глупей. Но злость на Одинцова росла и крепла, а еще была обида, даже не на то, что голову морочил. Очередным мыльным пузырем лопнул миф о любви, где он и она любили друг друга и разлучить их смогла только смерть. В действительности все оказалось куда прозаичней: она изменила ему с бывшим одноклассником, а он их за это убил.