— Да, я тоже получал его сообщение, — Я чуть морщусь, потому что из-за окружающего нас шума аэропорта голова начинает болеть сильнее, — Яр подождет нашего возвращения. У меня все для нас уже спланировано.

Цветочек грустнеет. Буквально вянет, гаснут её бессовестно красивые глаза, бессильно опадают плечики, как всегда, когда её коса налетает на мой камень.

Господи, ну что же ты чудишь, девочка?

Другая на твоем месте бы уже модный тур по всем Парижским бутикам планировала, да интересовалась — хватит ли её кредитки еще и на шубку, а ты смотришь на меня так, словно я внезапно сделался бумажным и могу порваться от нечаянного дуновения ветра?

Это ведь я! Упырь, который пьет твою кровь литрами, а теперь еще и спать по ночам не дает. Помнишь?

Что нужно сделать, чтоб ты это вспомнила?

Такое ощущение, что что мне можно сердце из твоей груди выдернуть, и ты и это стерпишь. 

Вчера я точно слышал твои всхлипы из ванной, хотя ты, конечно, была уверена, что шум воды прячет твою слабость. Не стал беспокоить, ушел на кухню, жевал её оладьи, чувствовал себя… Идиотом. Влюбленным взрослым идиотом, которому ужасно хотелось положить к ногам этой хрупкой Маргаритки мир. И скальп её бывшего сверху. Она наверняка оценит.

Она так забавно краснеет, когда стюардесса решает пострелять в мою сторону глазками и даже приносит мне воду, расстегнув попутно две лишние пуговки на блузке. Я же просто забираю воду, не обращая внимания на предложенную к любованию «географию» и поворачиваюсь к Цветочку, занявшей место у окна, не отводя от неё глаз.

Вот уж где мне приятно заблудиться взглядом — тут тебе и возможность увлекательного спуска по водопаду светлых волос, и искусительный бермудский треугольник нежных губ, вкус которых напрочь отшибает мне мозг и чувство времени, а уж шея… На которой уже сейчас красуются два ярких доказательства того, что вчера ночью я с трудом вообще контролировал самого себя.

Спасибо кровати из массива дуба, что выжила и не уронила меня с моим напором на пол.

На мое счастье — Цветочек еще не понимает силы одного своего желания. Не осознала, насколько большой была моя уступка с согласием на операцию. Хорошо. Иначе сидел бы я уже у её ног и ел бы только с хрупкой ладошки.

А ведь даже с ускоренной реализацией моих планов приходится сильно поднапрячься. 

Единственное за что я конкретно сейчас ненавижу бизнес-класс — это за пресловутую заботу о личном пространстве. Нам достались два одиночных места, и пусть и рядом, но нас все равно разделяет гребаная перегородка.

Да, я вижу её лицо, да, мы можем поболтать, но расстояние все равно раздражает. Я зверски хочу спать, и с удовольствием бы уронил сейчас голову на плечо своего Цветочка. Спать и дышать ею… Вот этого никогда не бывает много. И о том, что таких минут было мало, я, пожалуй, буду жалеть, когда настанет время жизни проноситься перед глазами.

Ради этого можно потерпеть даже нескончаемые вопли какого-нибудь ребенка в экономе. Умная мысля иногда даже ко мне приходит с запозданием.

Цветочек выглядит бледненько. Не сомневайся я в идее непорочного зачатия, и не знай, что за сутки никакая беременность не вылезает — заподозрил бы, что предохранялись этой ночью мы не очень тщательно. Хотя для неё даже малейший недосып и стресс всегда вылезают наружу. Коллекционный Цветочек, тепличный, капризный… Выхаживать её, вытягивать из панциря на свет божий — мне казалось, будет скучно, но я, кажется, втянулся. Цветовод-любитель, ха!

— Первый полет? — тихо спрашиваю, заставляя её повернуться ко мне лицом. Она нервно встряхивает головой, подтверждая. Даже вцепляется в перегородку ладонью, чтобы хоть как-то унять беспокойные руки. Кстати. Я не могу отказать себе в удовольствии прикоснуться к её пальцам.

— Не бойся, — успокаиваю мягко, — это как на автобусе поехать. Только может чуть-чуть потрясти. Впрочем, с нашими-то дорогами — ты серьезно можешь не заметить разницы.

— Ага, — Цветочек нервно хмыкает, прижимаясь щекой к плечу и глядя на меня во все глаза, — на прививках тоже всегда говорили «как комарик укусит». Только вот ни разу не было похоже.

— Иной раз комары кусают противнее, — фыркаю я, подыгрывая.

— А ты знаешь, каково это, когда тебя комары кусают? — Маргаритка округляет глаза. — Ты?

— А ты думаешь, что от меня все мое детство комаров отгоняли двенадцать личных нянек? — ухмыляюсь. — Нет. А одно из самых счастливых воспоминаний детства — это как мы с отцом ездили в глухомань, на рыбалку. Без охраны и личного персонала. Комары там жрали только в путь.

— Значит, вы практиковали экотуризм до того, как это стало таким мейнстримом? — Цветочек хихикает, и кажется, это первый раз вообще, когда у нас с ней завязывается нормальный диалог. И честно говоря, мне почему-то становится немного страшно. Зная себя — я ведь могу нечаянно вернуться к линии роли и положить этому удивительному разговору конец в самом его начале.

И я потеряю её улыбку. Глаза, в которых, конечно, плещется напряжение, но хотя бы не подсознательное ожидание удара.

Вот умудрился же я вчера ляпнуть это идиотское «знай свое место».

— Никак не пойму ваших отношений с отцом. Они хорошие или плохие?

О боже, она даже набирается смелости заговорить о чем-то самой.

Наконец-то!

— Напряженные, на данном этапе, — меланхолично откликаюсь я, — он отправился в кому зрелым самостоятельным мужчином, а вышел из неё — парализованным на семьдесят процентов. Слабость — не его фишка. Он к ней не привык.

— Как и ты? — Цветочек явно мгновенно жалеет об этом вопросе и чуть вжимается в спинку кресла, ожидая от меня негативной реакции. Но… Мне тут вспыхивать не на что. Да и не хочется портить этот катарсический миг. С учетом моей линии поведения — эту беседу можно считать за космическое событие, какое-нибудь такое, которое раз в пару тысяч лет происходит.

— Да, — спокойно киваю, — как и я. Этот идиотизм у нас семейный. Передается по мужской линии. Осознается, но не купируется никакими доступными средствами.

Она тихонько посмеивается, оценив самоиронию, но разговор продолжать все равно не спешит, будто больно ушибившись коленкой и теперь раздумывая о том, куда же ей идти.

Что ж, спасение утопающих Цветочков — мой любимый вид спорта в последнее время.

— Расскажи что-нибудь о себе, — улыбаюсь поощрительно. Упс, мимо!

Прям вижу, как стекленеют её глаза.

Нет, дорогая, о твоем плохом мы еще поболтаем, но не сейчас.

— По-моему, ты все обо мне знаешь, — натянуто улыбается Маргаритка, и её пальцы под моими мелко дрожат, — цветы, духи, все-такое…

— Это не то, — я покачиваю головой, — узнавать такие мелочи при моей профессии — это практически рутина на уровне инстинктов. Расскажи что-нибудь свое. Личное. Что нельзя узнать, просто разговорив твою соседку по лестничной клетке.