— Чтобы от москитов отбиваться, — сразу нашелся с ответом Аякс. — Ждет царь, пока их побольше на него сядет, а потом дергает за веревочку и… Бац! Финикийская котлета…

— Сам ты финикийская котлета, — хмуро проворчал Агамемнон. — План твой ни к сатиру не годится. Будем действовать согласно моим задумкам.

— Каким еще твоим задумкам? Никогда о них не слыхал.

— Сейчас услышишь, — пообещал Агамемнон и задумчиво прошелся по тронному залу. — Значит, так…

— Ничего не выйдет, — мрачно отрезал Аякс. — Мысль, конечно, хорошая — убрать ублюдка чужими руками, но откуда ты знаешь, что эта немытая макака уже близко?

— Не просто близко, — многозначительно ответил Агамемнон, — а я его лично видел вчера ночью — он рыскал вокруг дворца.

— Так, может, это Эдип был?

— Эдип тоже там гулял, но… хоть и было темно, фигуру этого придурка ни с кем не спутаешь.

— Тоже верно, — кивнул Аякс, с интересом наблюдая, как в тронный зал на цыпочках входят восемь одноруких арфистов-виртуозов.

— Эй, любезнейшие, вы куда это? — закричал на музыкантов Агамемнон.

— Мы только что прибыли с острова Крит, — почтительно кланяясь, ответили арфисты. — Пришли на репетицию.

— Все правильно, — успокоил друга Аякс. — Это я их пригласил. Давайте, ребята, исполните что-нибудь веселенькое…

Усевшись в два ряда, арфисты заиграли знаменитый греческий свадебный гимн «Узы Гименея».

— О, как раз то, что надо! — обрадовался Аякс, пританцовывая на месте.

Агамемнон скептически смотрел на противоречивого друга, от которого можно было ожидать чего угодно: от приступа внезапной ярости до беззаботного веселья.

— Ну так мы договорились?

— О чем договорились? — переспросил танцующий Аякс.

— Ну, о моем плане, — нетерпеливо напомнил Агамемнон.

— Конечно! — подтвердил Аякс. — Поступим по-твоему. Хотя в успех всей этой операции мне верится с трудом.

На том и порешили.

Оставив одноруких арфистов репетировать в тронном зале, великие герои пошли искать невесту, которая, как оказалось, еще спала в своих покоях.

— Кхе-кхе, — громко покашлял Аякс у входа в спальню девушки.

Храп мгновенно прекратился, и в ответ послышалось хриплое кокетливое: «Да?»

— Милая Лайя, — сказал Агамемнон, — вам уже пора примерять свадебный наряд.

— Да-да, я сейчас выйду, только носик напудрю, — каким-то пропитым басом ответила невеста.

Агамемнон вздрогнул:

— И где ты только раздобыл это чудовище?

— Ну я же тебе уже рассказывал, — вздохнув, прошептал Аякс. — Случайно встретил в лесу на окраине Фив.

— А что она там делала?

— Да вроде на дереве дремала, — пожал крутыми плечами Аякс. — Я тот дуб хорошенько потряс, ну она и бряк на землю. Я ее вблизи как увидел, сразу понял — наш Эдип не устоит, женится.

Из своих покоев появилась невеста.

Волосатая бородавка у нее с губы за ночь перекочевала на лоб, и Агамемнон от этого открытия чуть не потерял сознание.

— Не волнуйтесь, она не настоящая, а искусственная, — хрипло ответила невеста. — Она очень здорово подчеркивает мою яркую индивидуальность, не правда ли?

И, сняв с головы черный парик, невеста принялась трусить его с непонятной яростью. Аякс с Агамемноном как зачарованные уставились на блестящую плешь девушки, обрамленную редкими седыми волосами.

— Гм… — пробормотал Агамемнон, с трудом отводя глаза, — вам необходимо надеть свадебный наряд.

— Да-да, я готов, — кивнула невеста, — вернее, готова…

— Ну что ж, Аякс, проводи… гм… девушку.

Когда могучий герой и Лайя удалились, Агамемнон, воровато посмотрев по сторонам, вошел в спальню невесты Эдипа.

В спальне невыносимо воняло вином. Кровать была так смята, словно на ней боролись пьяные титаны, а в дальнем углу Агамемнон нашел странный золотой ночной горшок (!!! — Авт.), каких он во дворце фиванского правителя раньше никогда не видел.

Царь отвернулся всего лишь на минуту, чтобы поглядеть в приоткрытое окно, но, когда он снова посмотрел в угол, ночного горшка там уже не было.

Горшок исчез!

— Что за бред, сатир побери, — пробормотал Агамемнон, заглядывая под кровать. Но под кроватью лежал лишь пустой пифос из-под вина.

Одна навязчивая мысль все не покидала Агамемнона с того самого момента, когда он вернулся домой. Или скорее это была не мысль, а неприятное ощущение, что он — пешка в какой-то очень сложной, запутанной игре богов. Новых ли, старых, Агамемнон не знал.

В любом случае, роль послушной марионетки ему не нравилась.

Но изменить что-либо он был пока не в силах, как и другие персонажи разворачивавшихся по спирали драматических событий.

Бракосочетание царя Эдипа с Лайей должно было состояться ближе к вечеру.

Но уже до обеда с обновленного Олимпа в Фивы спустился новый бог — покровитель брака, представившийся перепуганным смертным как Купидон, который отныне должен был исполнять в Греции функции Гименея. Хотя на Гименея он был похож не больше, чем кентавр на коня. То есть что-то общее в их внешности, конечно, было. Ну там, одна голова, две руки, две ноги и пр.

Бог — покровитель брака с ходу разразился торжественной поздравительной речью, а затем потребовал свежих фруктов, лучшего вина и гетеру. Все это ему тут же поспешно предоставили, и новый Гименей удалился в гостевые покои, наказав, чтобы вплоть до вечера его не беспокоили.

— Да-а-а-а… — только и сказал Агамемнон, с тревогой вглядываясь в небо. — Если все новые олимпийцы такие же, как этот… плакала бедная Аттика.

— Закат эпохи! — громко рассмеялся Аякс. — Помнишь, что нам Софоклюс на Лесбосе говорил: наступает эра великих перемен!

— Эра-то эрой, — сварливо пробурчал Агамемнон, — но, надеюсь, ты не забыл, что сегодня ночью мы делаем из Фив ноги.

— Все будет, как мы задумали, — подмигнул другу могучий герой. — Царская казна уже перекочевала в наши заплечные сумки, которые я спрятал в старом песчаном карьере за дворцом. Казначея, правда, пришлось слегка оглушить. Противный попался старикашка, все визжал: «Отдай, мое!» Думаю, что это неприятное происшествие свалят на Фиванского душителя. Я даже специально у тела вощеную дощечку оставил с надписью — мол, это сделал я, Фиванский душитель, и подпись.

— Ну а девчонку эту малолетнюю ты зачем с собой берешь? — недовольно поинтересовался Агамемнон.

— Кого, Идиллию? — Аякс блаженно улыбнулся. — Влюбился я. И вовсе она не девчонка какая-нибудь, а царского рода. Младшая дочь покойного бедняги Креонта! Она вон уже второй день ходит по дворцу, отца ищет.