Барбара Робард произносила присягу, а меня охватило нетерпение. Среди папиных друзей из Мехарри были чернокожие женщины-врачи, но они были редкостью.

– Доктор Робард, пожалуйста, назовите свою должность и место работы.

– Я руководитель исследований в Консультационном центре по вопросам политики здравоохранения, расположенном в Вашингтоне, округ Колумбия.

Доктор – значит, она врач или просто имеет ученую степень? Или и то и другое? Жаль, что Лу не пояснил. Эта женщина вызывала во мне любопытство.

– Что вы узнали в ходе исследований о распространенности практики стерилизаций в стране?

– Мы обнаружили, что назначение стерилизаций – это скорее правило, чем исключение, мистер Фельдман. Они проводятся в стране повсеместно. Это одна из форм репродуктивного контроля.

Лу стрелял точно в цель. Именно это он и хотел донести до судьи.

– Протестую, ваша честь.

– На каком основании?

– Обобщение.

– Протест принят.

Я покачала головой. Адвокат защиты выдвинул сомнительный аргумент для протеста, и судья ему уступил. Впрочем, ни свидетельницу, ни Лу заминка, судя по всему, не смутила.

– Доктор Робард, не могли бы вы поделиться статистикой, собранной в ходе исследования?

– В прошлом году мы провели опрос и выяснили, что хотя две трети пациентов в федеральных клиниках белые и только треть чернокожие, среди стерилизованных женщин доля чернокожих составила сорок три процента. Согласно отчету правительства США, – свидетельница указала в сторону правительственных адвокатов, – с лета 1972 года по лето 1973-го в федеральных клиниках были стерилизованы двадцать пять тысяч пациентов. Из них сто пятьдесят три человека не достигли восемнадцати лет…

– Протестую, ваша честь.

– Из тысячи шестисот двадцати стерилизаций, проведенных в Северной Каролине между 1960-м и 1968-м в шестидесяти трех процентах случаев пациентки были чернокожими…

– Протестую, ваша честь.

– А из этой группы пятьдесят пять процентов были подростками! – выкрикнула доктор Робард.

– Протестую!

Судья ударил молотком:

– Призываю к порядку. Прошу всех успокоиться. Вы в суде, а не в цирке.

Цифры! Доктор Робард назвала цифры!

– Ваша честь, – сказал Лу, – свидетель отвечает на мой вопрос о статистике.

– Эта статистика выходит за рамки данного дела, – возразил правительственный адвокат.

– Защита, я вынужден частично отклонить ваш протест. Хотя данные за шестидесятые годы неактуальны в рамках текущего законодательства, статистика за последние пару лет напрямую относится к делу и может быть зачитана перед судом. Вас, мисс Робард, я прошу отвечать только на заданный вопрос. Мы не в зоопарке. Всем ясно?

Мне не понравилось, что судья упомянул зоопарк. А еще он превратил доктора Робард в «мисс». Спасибо, что не назвал ее просто по имени, как часто делали белые в разговоре с черными женщинами. Не этой ли предвзятости так опасался Лу? Возможно, нарочитый профессионализм судьи попросту маскировал его необъективность. Поверив в его беспристрастность, мы рискуем столкнуться с тяжелым разочарованием.

– Пожалуйста, продолжайте.

– Какова статистика за последние годы, доктор Робард? – мягко произнес Лу.

– Судя по нашим данным, цифры, предоставленные Министерством здравоохранения, чрезвычайно занижены. Исследование выявило, что за последние несколько лет на федеральные средства в стране были стерилизованы сто пятьдесят тысяч женщин с низким доходом.

Я прикрыла ладонью рот. Все это происходило с молчаливого согласия правительства. Я боялась даже представить число несовершеннолетних девушек. Доктор Робард сказала, что подростки составляют пятьдесят пять процентов от стерилизованных черных женщин, и мозг мой буквально плавился, цифры трансформировались в ярость: как они смеют? Наши тела принадлежат только нам. Бедные мы или богатые – без разницы. Это наши тела, и мы имеем право решать, что с ними делать. А эти люди будто взяли и отобрали их, будто отняли у нас власть над самими собой.

Мне требовался воздух, хотелось выскочить из зала суда, но мешать заседанию я не буду. Прежде я думала, что если не хочу становиться матерью, то, значит, со мной что-то не так. Пыталась после аборта примириться с этим изъяном, искренне веря, что у любой грани человеческой натуры есть научное объяснение. Но, как бы то ни было, я смогла воспользоваться правом выбора – тем самым, которого стольких женщин лишили.

– Вопросов больше нет, доктор Робард.

Когда свидетельница проходила мимо меня, во мне все так кипело, будто вот-вот взорвусь. Судья объявил заседание на сегодня оконченным, и я кинулась в вестибюль, надеясь найти доктора Робард, но ее уже не было.

42

В конце октября, когда Лу закончил излагать доводы, был объявлен перерыв. Лу очень постарался, но никто не знал, хватит ли его стараний. Когда я вышла из здания суда, мне хотелось одного – съесть сэндвич и забраться в постель. Обед, который я захватила утром, так и лежал в бумажном пакете на заднем сиденье машины.

Подъехав к дому, я увидела, что везде горит свет, лампы были включены и в гостиной, и в столовой. Должно быть, маме, как периодически случалось, вдруг приспичило заняться уборкой. Время от времени она ни с того ни с сего хватала ведро и принималась отдраивать дом, выкидывать хлам и переставлять мебель. Иногда в пылу этой горячки она могла даже стены перекрасить. А иногда все бросала, и нам с папой приходилось возвращать вещи на место. Правда, подобных порывов у мамы не бывало уже давно. Я вообще не смогла вспомнить, когда она убирала в доме последний раз.

На кухне пахло гарденией. Так у нас гости!

– Папа? – окликнула я.

– Я тут, солнышко.

Достав из бумажного пакета яблоко, я направилась в кабинет. В папином кресле сидела тетя Роз. Папа стоял, облокотившись на комод.

– Давно ты здесь, тетя Роз?

На тете Роз, по обыкновению, были бессчетные слои ткани – никто не умел драпироваться с таким шиком. Однажды она похвасталась, что в ее гардеробе нет ни единого пояса, и я ей поверила. Как и у мамы, у нее были высокие скулы, стройная фигура и длинная шея, но на этом сходство заканчивалось. Маминым фирменным знаком была красная помада, а тетя Роз никогда не красилась и не ходила на каблуках. Волосы она укладывала в самое пышное афро, какое я когда-либо видела.

– Твой папа несколько недель мне не отвечал, вот я и решила сама вас проведать.

– Машины возле дома не видно.

– Приехала на автобусе.

Я села на стул рядом с папой. Мама сидела на полу по-турецки и отколупывала с ногтей розовый лак. Судя по всему, она не помыла руки в мастерской, перед тем как зайти в дом.

– Сивил, ты медсестра. Я психолог. Мы обе помогаем людям. Ты не можешь не замечать, что творится дома. Ты это видишь, и я это вижу.

– Что именно?

– Твоя мама постоянно пропадает в мастерской. Даже ночует там.

Это правда. Мама все чаще