– Ой, да что же это... как же... – раскудахталась Клава, взмахивая руками на манер курицы с подрезанными крыльями. Хотела было помочь подняться Эпохе, да как-то неприятно топтаться в чужой блевотине. Тогда заверила директрису: – Я пойду вызову «Скорую». А вы лежите здесь, Эра Лукьяновна, никуда не ходите... Я из вашего кабинета позвоню, можно?

Та невнятно промычала, наверное, разрешила, Клава и побрела в кабинет, бурча:

– Стало б мне плохо, ты бы хрен вызвала «Скорую». Орала бы: «Напилась! Алкота!» А я тебе помогаю... Последнее время я помогаю одним негодяям...

В кабинете Клава уселась в заветное кресло. Кресло как кресло, ничего в нем особенного. А говорят, оно намагниченное, только опустишь в него зад – вставать не захочешь. Набрав номер «Скорой помощи», Клава неторопливо рассказала:

– Директору театра плохо, выезжайте... Сколько лет? Ну, она говорит, шестьдесят восемь... Что с ней? Да как сказать... понос и рвота... Откуда же мне знать причины? Съела, наверное, несвежую красную икру, она ее каждый день... (чуть не сказала «жрет») ест банками. Сейчас Эра Лукьяновна в туалете лежит... Упала потому что... Нет, пока в сознании, но в этих... экскрементах вся... Слушайте, приедете, сами разберетесь, что да как. Вот пристали!

Бросив трубку, Клава покрутилась в кресле, которое так манит многих, но не ее. Затем подумала, что надо бы и на Эпоху взглянуть. Что бы ей принести? Вытереться бабке следует, а то приедут врачи, увидят Эпоху в блевотине и в дерьме – фу! Оглядевшись, Клава приступила изучать полки шкафчиков. И обнаружила бар!

– Ух!!! – издала Клава восторженный возглас. Глаза ее загорелись, во рту выделилась слюна. – Целый арсенал!

Да, настоящий склад выпивки, и не какое-нибудь пойло, а высококачественная продукция виноделов. О, коньяк нескольких сортов! Вино дорогое. Ну, виски – тьфу, на виски Клаву не тянет, а вот водочку уважает крепко. Шампанское! Импортное! Клава забыла, когда такое пила, а любит шампанское – страсть! Что там любит, обожает привкус лопающихся пузырьков на языке. Да не откроешь, все бутылки запечатаны.

– Вот живет, гадина, – позавидовала она. – Все за наш счет, а еще ненавидит артистов. И что, мне нельзя сделать глоточек? Сейчас пойду, нюхать буду всякое дерьмо... Нет, мне надо принять грамм сто в качестве ароматизатора. А то саму вывернет.

Клава поискала открытые бутылки, к своей великой радости, нашла аж три штуки. Две с коньяком, одну с водкой. Откушала из всех бутылок примерно по три «буль», чтоб незаметно было. Поставив бутылки на место, заметно повеселев, нашла в шкафу полотенце и, пританцовывая, вернулась в туалет.

А директриса доползла до выхода и потеряла сознание. Клава подложила ей под голову полотенце, ведь негигиенично лицом на кафеле лежать, куда ступали ноги, и двинула к вахтеру предупредить о скором визите врачей. После рванула в кабинет и еще отхлебнула, но по одному «буль». Удостоверившись, что кражу не обнаружат, ринулась к Эпохе на кафеле.

Врачи, прибывшие на помощь Эпохе, потребовали вызвать милицию. Клава разволновалась:

– Зачем милицию? Это ваше дело – спасать, а милиция зачем?

– Да, похоже, директора вашего отравили, – помогая уложить на носилки Эру Лукьяновну, сказал молодой врач. – И симптомы отравления есть, но от пищевого отравления так быстро не теряют сознание.

У Клавы началась трясучка. Кто находился с Эпохой? Она. Значит, кто ее?.. Она. До приезда милиции Клава места себе не находила, курила под сценой и придумывала причину, почему осталась в театре допоздна. Правду сказать – не поверят.

– Да что ж мне так везет! – хныкала она в одиночестве. – То один, то второй... теперь Эпоха дуба дает, а я получаюсь виновата! Ай, мамочка, что же мне делать?!

Приехала милиция – трясучка усилилась. А тут расспросы, допросы... и мерещилось, все-все подозревают ее, Клаву. От этого с ума можно сойти. Один милиционер ползал под столом в кабинете Эпохи, чего ему там надо?

Клава была уже никакая, когда в кабинет вошли Волгина и Заречный, реагировала вяло, не соображала, о чем ее спрашивают, лишь глупо хлопала глазами. Заречный сел на диван, где недавно лежала Эра Лукьяновна, а теперь в уголок забилась Клава. Он что-то спросил. Клава подняла на него обезумевшие глаза и прошептала, обдавая Степу спиртовыми парами:

– Это не я.

– Что – не вы?

– Это не я ее... не я... клянусь...

Тем временем милиционер, ползающий под столом, поднялся, держа в руке заколку для волос. У директрисы стрижка, химическая завивка, заколок она сроду не носила, тем более таких молодежных. Эта заколка приковала внимание Клавы. Овчаренко, не мигая, уставилась на нее. Волгина тряхнула артистку за плечи:

– Вы слышите?

– Что? – очнулась Клава.

– Вам знакома заколка? Чья она?

– Анны... – почти беззвучно пролепетала Клава. – Анны Лозовской.

Степе казалось, что котелок сейчас лопнет, Оксана чувствовала себя не лучше. Возвращаясь домой, Степа, полулежа в милицейской машине, думал, что не хватает какой-то маленькой детали, которая расставит все по местам. Слишком много покушений, подозреваемых, улик, наглого безрассудства. Почему отравитель не боится засыпаться? Ни один преступник не хочет быть пойманным, поэтому действует осторожно, рассчитывает каждый шаг, при необходимости выжидает, а жертву подкарауливает в месте, где его не засекут. Этот же отравитель – полная противоположность стандартному преступнику: идет напролом, косит всех подряд, не заботясь о безопасности, а создавая хаос. Что-то здесь не то, чего-то не хватает. Но, черт возьми, чего не хватает?!

– Степа, приехали, – сказал Толик, остановившись у дома.

– Щас как завалюсь... – потянулся Степа.

Дверца машины открылась, кто-то быстро юркнул внутрь.

– Это еще кто? – грозно прорычал Степа. – Толян, включи-ка свет...

– Не надо света! – шикнул Костя. – Вдруг бомжи увидят...

– Луценко, ты? – удивился Степа.

– Я, я... – сказал тот. – Пожрать есть?

– Нету. Сбегать? Колбасы хочешь?

– Хочу. Но колбасы не надо. У них носы, как у гончих. Учуют, что я колбаску хавал, а с ними не поделился, темную устроят. Позавчера один умный пришел с запахом копченостей, ему и врезали.

– Тогда к делу, потом придумаем, чем тебя кормить, – сказал Степа, придвигаясь ближе к Косте, который остался у двери. В нос ударил мерзкий запах. – Ну и воняешь ты!

– Не нравится – не нюхай, – отрезал Костя. – Сам отправил на помойку, теперь я ему воняю. Элку встречал? Деньги мои вернули?

– Пока нет, но все уладим, – пообещал Степа. – Что у тебя там?

– Значит так, сегодня бомжачий сходняк, сабантуй намечается...