Джоан – учительница, и язык у нее подвешен. Она исходила ядом по поводу своего мужа Чака. Он представлялся ей воплощением зла – не муж, а просто Адольф Гитлер, ничего хорошего в нем не было. Она изливала свою злобу, а Эми все глубже и глубже забивалась в угол дивана в моем кабинете. Казалось, что девочка хотела исчезнуть с глаз долой. Пока ее мать говорила, ее серьезное личико казалось все меньше и меньше, а тело казалось еще более детским.

Джоан объяснила, что они с Чаком попытались обратиться к психологу, но Чак хотя и сам был психотерапевтом, не хотел идти ей навстречу. Она старалась изо всех сил, но он саботировал все ее попытки спасти семью.

А теперь, когда она подала на развод, он изо всех сил старался испортить ей жизнь и настроить Эми против нее.

Джоан стала перечислять, что ей в Эми не нравится. Девочка похудела на пять фунтов с мая. Она не хотела общаться и избегала друзей, не принимала участия в мероприятиях. В заключение Джоан сказала: «Думаю, она в депрессии из-за поведения отца».

Я попросила привести пример такого поведения. «Ой, да мне что – до конца дня рассказывать? – воскликнула Джоан. – Мы ругаемся из-за того, кому назначат опеку над ребенком, а он давит на Эми и всячески подлизывается к ней, чтобы она выбрала его. Он нарочно выводит из себя. На прошлой неделе он три раза звонил и три раза менял время визита. Он огорчает Эми, обещая, что придет, а сам не приходит».

«Он приходит, когда обещает», – запротестовала Эми.

Джоан продолжала говорить, словно ничего не слышала: «Мы обратились к психологам, чтобы те оценили состояние Эми перед вынесением решения об опеке, но я хочу, чтобы кто-то помог ей справиться с переживаниями из-за нашего развода».

Довольно осторожно я попросила предоставить мне возможность поговорить с Эми с глазу на глаз. За последние несколько месяцев она уже пообщалась с адвокатами, судьями и психологами и к моменту встречи со мной очень мало доверяла взрослым. С ее точки зрения, я была просто еще одним взрослым человеком, который вроде бы должен помочь, но снова не сделал этого.

Я спросила у нее, как она провела лето, и она ответила так тихо, что мне пришлось попросить повторить, что она сказала. Она ответила: «Часто шел дождь, и я не могла плавать столько, сколько хотела».

Она тщательно обдумывала ответы в разговоре со мной, наверное, как и в разговоре с другими. Эми уже усвоила, что если чего-то не скажешь, то и проблем не будет. Я поговорила с ней о разводе, о том, как дети переживают из-за этого, чувствуют себя одинокими и не такими, как все. Рассказала о подростках, которые справились с переживаниями из-за развода родителей и продолжили жить дальше. Эми немного успокоилась и стала расспрашивать об этих детях. Когда я стала расспрашивать о ней самой, у нее снова застыло лицо.

Я сказала: «Большинству детей отвратительна мысль, что нужно выбирать, с кем из родителей жить».

«Каждый из них хочет, чтобы я выбрала именно его, и мысль, что я кого-то обижу, мучает меня, – Эми горестно качнула головой. – Кроме того, иногда я ненавижу папу, а иногда – маму. Я иногда ненавижу их обоих».

Я спросила, кто где сейчас живет. «Мы с мамой все еще живем в нашем доме. Папа живет в квартире в том городе, где он работает. Я там никого не знаю и терпеть не могу то место. Мама говорит, что ей придется переехать, особенно если меня оставят папе».

Она выпрямилась в кресле и заявила: «Я ни с одним из них жить не хочу. Они оба опозорились. Хочу сбежать из дома». Мы обсудили побеги из дома: какие опасности подстерегают беглецов и что в этом может быть хорошего. Эми, как и большинство двенадцатилетних подростков, хотела убежать к родственникам. Ребята постарше хотели убежать на побережье океана или жить вместе с друзьями. Эми мечтала сбежать к бабушке в Миннесоту. Она просила у родителей разрешения, но они оба отказали.

С тех пор как Эми стала мне доверять, она стала более разговорчивой. Рассказала мне, как у нее впервые начались месячные, когда она гостила у папы. У нее было все, что нужно, в мамином доме, а в папином – нет, и ей пришлось просить его купить прокладки. А потом мама устроила ему скандал за то, что тот не привез ее домой. Она хотела быть вместе с Эми, когда у нее первый раз начнутся критические дни. Как сказала об этом Эми: «Она хотела, чтобы это было секретом между мамой и дочкой».

Она сказала, что и мама, и папа задабривают ее подарками. «Если бы я захотела, то могла бы попросить себе спортивный велосипед или телевизор прямо сейчас». Но хуже всего было то, как родители отзываются друг о друге. «Они оба делают вид, будто не хотят дурно друг о друге говорить, но постоянно намекают, что другой – самый жуткий псих и негодяй на свете».

Больше всего она беспокоилась, что на следующий год придется идти в среднюю школу. Если она останется с папой, то это будет совсем новая школа, где не будет никого из старых друзей. Если она останется с мамой, то все ее знакомые ребята узнают, что ее родители развелись. Она сказала: «Я не представляю, как мне теперь делать домашнюю работу. Мама помогает мне с математикой, а папа – с французским языком».

Она призналась, как ей стыдно, что родители разводятся. Она напрасно пыталась держать это в секрете, и ей было очень неловко, когда взрослые из лучших побуждений сочувствовали ей. Она избегала друзей, потому что они могли затронуть эту тему в разговоре. Она была убеждена, что у нее самые странные родители во всей Америке.

«У них много всяких странностей, уж вы мне поверьте», – сказала она и впервые за тот день улыбнулась, а я немного узнала, какой была та, прежняя Эми.

Я закончила прием, пригласила Джоан войти и предложила ей отправить Эми на несколько недель к бабушке, пока взрослые разбираются со своими проблемами. А потом она вернется – и мы снова все обсудим. И возможно, Эми сможет посещать группу для младших подростков, чьи родители в разводе.

Джоан ответила: «Чак ни за что не согласится». Я предложила позвонить ему. Чак рассердился, узнав, что я встречалась с Эми. Я напомнила ему о праве выбора врача, согласии на лечение и соблюдении врачебной тайны. И когда он успокоился, я спросила у него, как дела у Эми. Он ответил: «С тех пор как мы разъехались, она стала другой». Конечно, у него в отношении Эми была своя теория.

«Пусть это останется между нами, – попросил он, – но Джоан – та еще стерва».

Я терпеливо слушала его злобные излияния в адрес Джоан. Он рассказывал, а я думала, сколько несчастья эти люди принесли друг другу и как правильно сделали, что решили развестись. Но, к сожалению, из-за Эми у них никогда не получится полностью расстаться друг с другом, ведь им придется как-то договариваться, даже живя отдельно. И то, что разрушило их брак, помешает им адекватно воспитывать Эми следующие несколько лет.

Я напомнила себе, что за родительским гневом скрывается боль. Без сомнения, им обоим нужно было помочь преодолеть крушение брака. Но моя задача – помочь Эми. Я опасалась, что пока родители не успокоятся, Эми рискует впасть в депрессию и, возможно, позднее стать неблагополучным подростком. Я не была уверена, что родители смогут поставить потребности Эми выше собственных и будут действовать сообща, но мне было нечего терять, и я должна была попробовать помочь им сделать это. Я предложила Чаку и Джоанне обратиться за помощью к психологу, который консультирует тех, кто разводится.