Но такая прямая передача приданого семьей жены не относилась во франкском мире к распространенным обычаям. К тому же собранная сумма действительно была по-настоящему громадной. Брунгильда направила к Хильперику послов, чтобы предостеречь: пусть ни в коем случае для комплектации этого приданого не изымает средств у аквитанских городов. Хоть король Нейстрии и удерживал Тур и Пуатье, регентша Австразии не желала забывать, что эти города входят в наследство Сигиберта и должны рано или поздно вернуться в руки Хильдеберта II. Действовать этому посольству оказалось непросто, и одного из людей Брунгильды даже убили, кто — неизвестно. Но Хильперик, все еще опасавшийся войны с невесткой, пообещал не облагать спорные города поборами для формирования приданого.

Надо сказать, в Нейстрии тоже считали, что сумма, отсылаемая с Ригунтой, чрезмерно велика. Не опустошил ли Хильперик королевскую казну франков, наделяя приданым дочь? Магнаты начали вслух выражать это беспокойство, которое им, возможно, внушили австразийские послы. Пришлось вмешаться Фредегонде, которая заявила, что избыток богатств, передаваемый Ригунте, взят из личного имущества королевы. Но ей было трудно убедить в этом людей. Правда, неспокойные времена тоже мало подходили для перехода такого блестящего каравана более чем на тысячу километров. Богатства, выставленные на всеобщее обозрение, выглядели слишком соблазнительно, и после отъезда Ригунты из Парижа ее свадебное путешествие превратилось в трагикомическую «роуд муви». На каждом переходе люди из эскорта или грабители со стороны прихватывали часть сокровищ, а потом искали убежища в Австразии, где Брунгильда принимала их с распростертыми объятиями.

Хильперик несомненно не получал никаких сообщений об обидах, наносившихся его дочери. В самом деле, вскоре после проводов Ригунты он уехал охотиться на свою виллу Шель под Парижем. Там он и встретил смерть в лице одного из слуг, который под покровом ночи дважды ударил его кинжалом. Действовал ли убийца по собственному побуждению или был кем-то подкуплен? Григорий Турский избегает ответов на этот вопрос. Рассказав об убийстве, он довольствуется тем, что подчеркивает, как все ненавидели короля Нейстрии: богатые, которых он обкрадывал, бедные, которых он угнетал, епископы, которых он унижал, и даже поэты, страдавшие при виде того, как он нарушает правила стихосложения. Может быть, это способ отвести подозрения? Все знали, что главным врагом Хильперика была Брунгильда. Молва открыто обвинила ее в том, что она была заказчицей преступления. Григорий, писавший во времена, когда королева была всемогуща, не посмел упомянуть об этих подозрениях. Но в середине VII в. Фредегар считал виновность Брунгильды признанным фактом.

Осенью 584 г. Брунгильда безусловно обладала властью, богатством и влиянием, необходимыми для устранения Хильперика. За несколько недель до убийства ее послы жили при нейстрийском дворе и имели физическую возможность заказать услуги убийцы. Однако ничто не позволяет сказать что-либо сверх того. Человеку, убившему короля, удалось скрыться.

В тот момент никто по-настоящему не пытался выяснить, кто стоял за ним. Епископ Маллульф Санлисский, ждавший в Шеле приема у короля, довольствовался тем, что омыл тело покойного и обрядил его в лучшие одежды. На корабле тело Хильперика привезли в Париж — город, который он всегда мечтал сделать столицей, но в полной мере этого так и не добился. Там его похоронили рядом с его дядей Хильдебертом I в церкви, которая была посвящена святому Винценцию, а сегодня известна под названием Сен-Жерменде-Пре.

Когда весть об этой кончине достигла Бургундии, королю Гунтрамну хватило утонченности, чтобы обильно оплакать ее. Эти братские слезы были оценены. Зато Григорий Турский предпочитает обойти молчанием реакцию Брунгильды, которая несомненно выказала меньше печали. Что касается Фредегонды, она не присутствовала на погребении мужа. Зная, что теперь у нее есть все основания опасаться за будущее, она укрылась в Парижском соборе и не посмела даже перейти Сену, чтобы присоединиться к процессии. Через девять лет после Брунгильды, в том же городе и в довольно похожей ситуации, Фредегонда испытала на себе, что значит овдоветь.

Пусть в раннем средневековье женщины оказывались вдовами чрезвычайно часто, их положение от этого не становилось легче. В самом деле, когда женщина теряла мужа, исчезал человек, которым был одновременно ее опекуном по закону и физическим покровителем. Эта ситуация обрекала некоторых крестьянок на нищету и многих аристократок на отправку в монастырь. Но это ли было самым трагичным? Ведь вдова страдала прежде всего от потери существа, с которым ее часто связывала настоящая любовь, о чем мы слишком легко забываем при виде отталкивающего зрелища браков по расчету. Фортунат в одном из стихов времен убийства Сигиберта описал смерть супруга в таких патетических словах:

Вот сторона вдовства, пренебрегать которой было циничным.

Тем не менее у этой трагедии были важные имущественные последствия, причем не всегда негативные. Действительно, после смерти мужа женщина вновь получала право распоряжаться своим приданым и при некоторой удачливости и ловкости могла лично управлять собственными владениями и владениями детей. Эта удобная возможность, законная или нет, не была характерна для варварских королевств Запада. В той же середине 580-х гг., но очень далеко от Австразии, вдова по имени Хадиджа стала таким образом одной из самых богатых купчих Мекки; женщина с головой, умело руководившая хозяйством и поощрявшая новые духовные течения, она решила повторно выйти замуж за безвестного, но многообещающего молодого человека — Мухаммеда, будущего пророка ислама.

Для дам из элиты франкского мира смерть супруга тоже могла стать ступенькой к личной самостоятельности. Некоторым удавалось самим выбрать себе нового супруга. Другие опирались на детей и на группировку союзников, чтобы сохранить социальный уровень, не отказываясь от независимости. Таким образом и Брунгильде удалось добиться, чтобы ее признали регентшей собственного королевства; она никогда не могла бы претендовать на подобную власть, если бы Сигиберт остался жив или если бы ее брак с Меровеем оказался длительным. Таков был парадокс вдовства — испытания, которое могло повлечь за собой как упадок, так и триумф.

В конце 584 г. Фредегонда знала, какой выбор перед ней стоит. Ей нужно было либо отойти в тень, либо суметь захватить регентство; для этого она обязательно должна была сохранить Нейстрию, обезглавленную в результате смерти Хильперика. А ведь Брунгильде совершенно невыгодно было допускать сохранение королевства, которое столь часто проявляло к ней враждебность и, главное, своим существованием оттягивало возможное воссоединение Regnum Francorum в руках ее сына Хильдеберта И. Соперничество обеих вдов становилось неизбежным.