Посланные овладеть призом нашли на нём страшную картину разрушения и гибели: обломки штурвала, компасов, люков, рангоута и перебитые снасти, перемешанные с оружием, трупами, членами человеческими, ранеными, кровью и каменным углём, которым была завалена его палуба, чтобы иметь большой запас! И внизу лопнуло несколько бомб. В носовой каюте разорвало ядром офицера, спустившегося тушить пожар, причинённый бомбой. Ни одной переборки, которая была бы цела! И всё обрызгано кровью и мозгами! Бока, кожухи, будка избитые! Паровая и дымовая труба, как решето! Две половины перебитого у воды руля едва держались вместе! От грот-мачты отщеплено в двух местах более 3/4 толщины её, и она едва держалась! В фор-стен-такелаже нашли череп…

Не забуду никогда момента, когда на пленном пароходе подняли наш флаг, я закричал команде, указывая в ту сторону: «Ребята! Там поднимают русский флаг!» Нужно было слышать, каким единодушным «ура» мне ответили. «Поздравляю!» Новое «ура». «Спасибо!»

Замечательнее всего, что этот 3-часовой бой был слышен в то же время тремя эскадрами, которым раскаты грома бомбических орудий дали мысль, что происходит генеральное сражение, а они связаны по рукам и ногам безветрием и не могут принять участия. Одна из эскадр была вице-адмирала Нахимова, другая та, которую вице-адмирал Корнилов оставил под флагом контр-адмирала Новосильского и которую быстро приблизил попутный ветер, и третья, турецкая, которую искал взятый пароход, и оказалось, что командовавший ей Гуссейн-паша не только также слышал эти выстрелы, но с салинга его видно было, что бой происходит между двумя пароходами.

К концу боя нашего задул мягкий ветерок, а когда пленных перевезли на «Владимир» и наша стрелковая партия заняла караул у крюйт-камеры и по всему пленному пароходу, а партия, назначенная по расписанию к заделыванию пробоин, хлопотала вокруг взятого парохода, чтобы привести его в состояние продолжать путь — с салинга закричали, что видны две эскадры! Одна была к стороне берега, другая несколько ближе первой к нам. Пленные показали, что у них в море две эскадры. Которая же наша из видимых? Это сделалось самым интересным вопросом. Имея в руках избитый приз и своих людей, утомлёнными продолжительной работой у тяжёлых орудий, не обедавшими (до 6 часов вечера) и не евшими ничего с 6 часов утра. Когда я спустился в каюту доложить об этом Корнилову, он лежал усталый на диване. «Что бы вы сделали, если бы меня не было здесь?» — спросил он. — «Пошёл бы к ближайшей и, опознав её, действовал бы смотря по тому, чьей она окажется». — «Так и делайте».

Оставив приз исправляться и потом следовать к Севастополю, мы пошли к ближайшей из видимых эскадр, чтобы до наступления темноты опознать её. К крайнему нашему удивлению, она оказалась эскадрой контр-адмирала Новосильского, так неожиданно быстро подославшего нас до самой полосы безветрия, в которой происходило сражение. Передав начальнику её дополнительные приказания к вице-адмиралу Нахимову, вице-адмирал Корнилов приказал править к призу нашему, который уже шёл узлов 6 или 7 по направлению к Севастополю, спустить верхний рангоут и по возможности очистить палубу от убитых, щеп и обломков всякого рода, которыми она была завалена. Изрешечённая ядрами и картечью труба его не давала в печах тяги, и потому её обмотали войлоками. Машиной приза управлял отряд машинистов и кочегаров, назначенный туда с механиком-кондуктором, и в помощь им было отделено несколько человек из пленной машинной команды, а также пленный машинист-англичанин.

Подойдя к призу, мы узнали, что едва державшиеся вместе обе половины руля его отломились совсем одна от другой и что он с неимоверным трудом правит посредством руль-штенкелей. Мы взяли его на буксир и воспользовались этим временем, чтобы послать туда нашего медика, только что кончившего операцию и перевязку своих и перевезённых с приза раненых, в числе которых был старший офицер пленного парохода. Медицинские пособия были необходимы на последнем, тем из его команды, которые по причине слишком тяжёлых ран и увечий не были перевезены на «Владимир». Большая часть из них не дожили до прибытия в Севастополь, хотя оставленный при них негр — медик мичманского чина очень усердно и ловко занимался их ранами и не без причины пользовался их доверием.

Вместе с медиком нашим съездили туда двое из пленных офицеров, чтобы привезти товарищам своим платья, подушки и одеяла, а комиссар египетский был послан привезти для своей команды белых сухарей и рису, так как пища русских матросов не шла им в горло. Что касается до офицеров, они прекрасно пообедали за столом нашего адмирала.

…7 ноября пароход «Владимир» вошёл на Севастопольский рейд, ведя на буксире «Перваз-Бахри» с русским флагом, поднятым над турецким. Недалеко позади шёл в то же время другой пленный турецкий пароход, бывший пассажирский «Медари-Тиджарет» (переименованный в «Турок»), взятый пароходом «Бессарабия» и ночью приблизившийся к Севастополю. Погода была прекрасная, и стечение народа огромное — всем хотелось поближе рассмотреть избитый и исковерканный пленный пароход…»