«…Ночь была светлая, ветр южный умеренный, без волнения, и эскадра в стройном порядке лавировала на высоте Варны, дабы быть готовою спуститься и в Варну, и в Балчик по первому сигналу с парохода. В полночь с 3-го на 4-е число пароход известил, что ни в том, ни в другом портах судов военных нет, и по условленному сигналу без потери времени пустился в Сизополь и Бургас.

4 ноября продолжали лавировать к югу при ровном южном ветре в 20 милях от берега; в полдень присоединился пароход «Владимир» и вторично опечалили нас сигналом, что в Сизополе и Бургасе военных судов нет; между тем были опрошены и эскадрою некоторые купеческие суда, плывшие из Константинополя, и из их показаний оказалось, что турецко-египетский флот стоит в Буюкдере, имея по-прежнему фрегаты и мелкие суда в крейсерстве у самого пролива, а английские и французские линейные корабли в числе четырёх каждой нации при соответственном числе пароходов стояли на якоре у азиатского берега против мыса Сельве-Бурну (на том самом месте, где в 1833 г. был расположен наш лагерь), три турецкие же парохода пять дней тому назад (следовательно, 31 октября) отправлены в Требезонд.

Полагая, что эскадра может продолжать предназначенное ей плавание к эскадре вице-адмирала Нахимова под командою контр-адмирала Новосильского и что необходимо как можно поспешнее известить о турецких пароходах первого, а пароходу «Владимир» быть в Севастополе, дабы запастись углём и опять состоять наготове, я безотлагательно переехал на пароход этот и, отдав контр-адмиралу Новосильскому приказание следовать сначала на соединение с вице-адмиралом Нахимовым, а потом в Севастополь, оставив, буде потребуется, двухдечные корабли «Ростислав» и «Святослав» вице-адмиралу Нахимову, сам направился к порту Амасра…»

«На рассвете 5-го с «Владимира» увидели впереди анатолийский берег, в правой руке на горизонте эскадру, совершенно похожую на эскадру Нахимова, и в левой сзади на горизонте дым парохода [119].

Положив тотчас право на борт, я пошёл доложить об этом Корнилову. В 8 часов он вышел наверх, и так как при эскадре Нахимова не было видно его парохода «Бессарабия», а гонимый нами имел направление к Севастополю, то Корнилов и заключил, что Нахимов послал «Бессарабию» за углём, потому что у неё должно было оставаться его немного. Это мнение разделяли и другие, но по просьбе моей Корнилов согласился продолжать погоню до 9 часов. Тогда стали уже видны мачты и реи. Я просил продолжать, пока откроются кожухи, и таким образом мы наконец увидели, что бежал от нас не русский пароход; это тем более сделалось ясно, что он вдруг переменил курс вправо и потом влево, то есть засуетился, увидев наконец, что к нему идёт чужой пароход; а увидеть этого ранее он не мог, потому что наш антрацит вещь самая военная — дыма нет!

В исходе 10-го, по спуске опознавательного сигнала, на который не было ответа, я поднял флаг при звуках барабанов и горнов и пустил ядро перед носом поднявшего турецкий флаг парохода. Он не замедлил ответить тем же, и по приближении завязалась перестрелка. Третьим выстрелом с «Владимира» сбит турецкий флаг с флагштоком. Наши обрадовались и давай кричать «ура», но турки очень скоро подняли другой флаг на гафеле и нисколько не прекращали огня, продолжали усиленно бежать. Ядра их были дурно направлены — все перелетали через «Владимир». Увидев, что противник мой не имеет кормовой и носовой обороны, я направил 268-фунт. орудия по направлению своего бушприта и стал держать ему в кильватер, уклоняясь понемногу, то в одну, то в другую стороны, чтобы удобнее было наводить каждую по очереди. Когда же он, чтобы иметь возможность навести свои (бортовые) орудия, старался принять направление поперёк моего курса, я уклонялся в ту же сторону и громил его 5-ю орудиями своего борта, именно же: двумя 84 фунт., одной 58 фунт, и двумя 24 фунт, пушками-коронадами. Хотя явно было, что владимирские ядра и бомбы производили страшные разрушения в корпусе, рангоуте, такелаже и дымовой трубе нашего отчаянного противника, что шлюпки его были избиты и, сброшенные, проплыли мимо нас, что многие ядра попадали в его кожухи и бомбы лопались в корме, неустрашимый капитан всё время был виден на площадке и от времени до времени поворачивал пароход свой, чтобы пустить несколько плохих ядер. Время между тем шло. «Однако же, скоро ли мы с ним кончим? — спросил вице-адмирал Корнилов раздражённым тоном. — Угодно сейчас? — Разумеется, угодно». Я скомандовал: «Полный ход! Картечь!» Через несколько минут адский дождь картечных пуль сотнями посыпался на египтян и треск, производимый каждым ядром нашим, был внятно слышен. Но противники наши не унывали: они также отвечали картечью, и этим снарядом действовали гораздо удачнее, нежели ядрами. В несколько секунд пролетевшей сквозь дымовую трубу, а потом между мной и адмиралом картечной пулей убило на кожуховой лодке адъютанта его Железнова в грудь навылет; под ногами моими, под площадкой, упал простреленный в голову картечью горнист, у носовой пушки тяжело ранило в голову командора, и на юте ещё двух. В то же время упал на площадке гонимого парохода, простреленный в бок, капитан его, но скоро опять поднялся. Новые выстрелы освирепелых при виде крови матросов наших и — вскоре неприятельский капитан скрылся, раненный второй пулей, а вслед за ним опрокинуло ядром площадку, на которой он так храбро распоряжался. Ещё несколько ядер в расстоянии 50 саж., и неприятельский огонь прекратился, а вслед за тем и наш. Машины остановились, и вышедший на ют старик лоцман спустил свой флаг при восторженных «ура» нашей команды. Кроме лоцмана, не было в этот момент никого на палубе; но затем начали показываться из фор-люка команда и офицеры. Я закричал, чтобы командир приехал, но лоцман ответил, что он убит и шлюпки нет.