а когда разольют шампанское, встать и сказать первый тост за державного шефа государя императора. Второй тост за российскую армию и за гостей, начальника дивизии и других. Тогда со своего места напротив поднялся бы старший полковник и предложил бы тост за нового командира. После этого ему было бы крикнуто «ура!» приличное, но сдержанное, так сказать выжидательное. Посмотрим, мол, как ты себя будешь вести дальше. По одному крику «ура!», начальство всегда могло почувствовать, какое к нему есть настоящее отношение. И уже только тогда полагалось командиру благодарить и сказать настоящую речь в честь полка, что он горд и счастлив, и дружная работа офицеров, и все такое прочее.

Тут же происходило явное нарушение всех традиций и установленных правил. Тосты с рюмкой водки у закусочного стола. Невиданное и неслыханное дело!

Между тем при гробовом молчании 70 человек, даже «собранская» прислуга с блюдами застыла на местах, громким, но неверным голосом Кульнев продолжал говорить:

– Сегодня, господа, я счастлив… Вы не знаете, как я счастлив… Я – армейский офицер. Темная глухая армейщина… В академиях не учился… В гостиных не вертелся… И вдруг меня государь император назначает командовать своим Семеновским полком. Он дает мне на погоны свои вензеля… Николай II, император и самодержец всероссийский… Вы понимаете, что я сейчас чувствую, что я переживаю… Кто там шевелится! Когда говорит командир полка, все должны стоять смирно! Так что я говорил? Да, я счастлив, я глубоко счастлив, я бесконечно счастлив, что государь мне дал в командование полк. И какой полк – лейб-гвардии Семеновский полк – исторический полк, полк Петра Великого… Да, так что я говорил? Полк Петра… Сии птенцы гнезда Петрова… Да… выходит Петр, он горд и ясен… Да, так что я говорил?

Мы все семьдесят человек стояли в изумлении и недоумении и чувствовали себя очень неловко. Случалось, приходилось слышать речи взволнованных и растроганных людей, но таких речей никогда раньше в собрании не раздавалось. А потом всех сразу осенило: он пьян.

А Кульнев между тем продолжал:

– Хотите вы знать, что у меня делается на душе? Да вот, я говорю, что я счастлив… Я, наверное, скоро умру, но под конец жизни Бог мне послал счастье… Государь император дал мне, глухому армейцу, свой Семеновский полк… Кто там смеет разговаривать?.. Когда командир Семеновского полка говорит, все должны молчать, молчать!.. Да, так что я говорил?!

Никто, конечно, не разговаривал, но всем стало ясно, что назревает скандал. Кульнева необходимо было убрать, во что бы то ни стало и как можно скорее. Рядом в комнате стояли музыканты. В самом зале было до десятка «собранских» вестовых. Для них зрелище пьяного командира было зрелище малоназидательное. Кроме того, все, что происходило в офицерском собрании, незамедлительно становилось известным в казармах. В тот же вечер весь полк будет знать, что на приеме командир полка напился вдребезги, единственный из всех.

Начальник дивизии Мрозовский переглянулся с Левстремом и, выждав паузу, обратился к Кульневу:

– Ваше превосходительство, вы устали, утомились, вы бы пошли отдохнуть…

– Ваше превосходительство… кто здесь хозяин… вы или я? Я прошу вас не мешать мне говорить с моими офицерами. Так вот, что я говорил? Я командир Семеновского полка… Я счастлив… Я горжусь этим…

И еще на десять минут. Наконец полковой адъютант Унгерн-Штернберг решил применить военную хитрость и выманить Кульнева из столовой. Он за спинами тихонько пробрался в буфет, затем демонстративно оттуда вышел, подошел к Кульневу и сказал:

– Ваше превосходительство… Ваша супруга из командирского дома спешно просит вас к телефону.

Телефонная будка помещалась в дежурной комнате. Если бы заманить туда Кульнева, то с ним можно было бы уже справиться. Но не тут-то было.

– Вы кто? Ах да, полковой адъютант… Скажите моей жене, что, когда я говорю с моими офицерами, я занят… И какие там жены… К черту!.. Я командир Семеновского полка, а жена моя должна ждать…

Что тут было делать? Нельзя же все-таки было увести его силой. Он мог начать отбиваться. И что бы тогда получилось, страшно подумать. Единственный выход был дать ему еще водки и ждать, покуда он ослабеет и обмякнет. И вот мы стали ждать и ждали минут сорок. А Кульнев все говорил. А если кто-нибудь начинал двигаться, он кричал и выходил из себя. Это было очень мучительное время. Наконец он ослабел и пошатнулся. Этого только и ждали. Подхватили его под руки и увели в дежурную комнату. Там раздели и уложили на диван. Дали знать его жене. Бедная женщина прилетела в слезах, и тут все объяснилось. Оказалось, что бедняга уже давно был очень серьезно болен почками, но болезнь свою скрывал, не хотел уходить в отставку и лечился дома. Весь последний месяц он сидел на молочной диете. Всякого алкоголя ему не только пить, но нюхать было строжайше запрещено. Перед тем как отпустить его из дому, жена взяла с него слово не пить ни капли, и он торжественно обещал. А потом на радостях не выдержал.

Выпил он всего каких-нибудь четыре-пять рюмок, самое большее. Его повышенному настроению в этот день была еще одна важная причина. Кульнев был семейный человек и никаких личных средств не имел. Царские вензеля на погонах и золотой аксельбант, то есть звание флигель-адъютанта или свиты Его Величества генерал-майора, было звание исключительно почетное и никаких денег не давало. При командирском жаловании 3000 рублей в год в Петербурге и с семьей, ему не на что было бы сшить себе новые мундиры, полковой и свитский.

Свитская форма была особенная, с серебряным шитьем, и стоила дорого. И вот в это самое утро он получил от министра двора уведомление, что царь из своих личных средств, из так называемой «царской шкатулки», назначил ему 4000 рублей в год «на представительство». С души у него свалилась тяжесть. А тут еще церемония приема полка. Ну как было не выпить рюмки водки по такому случаю? Он и выпил.

В этот день никакого торжественного завтрака не вышло. Все мы жалели беднягу Кульнева и были в подавленном настроении. Большинство разъехалось по домам, не притронувшись к завтраку. Львиная доля заготовленных яств досталась «собранским» вестовым и полковому караулу, благо караульное помещение находилось в том же подвальном этаже, что и офицерская кухня.

После приема полка Кульнев слег в постель и проболел несколько месяцев.

Лето 1909 года в мировом масштабе ознаменовалось одним важным событием. Французский летчик Блерио на своем аппарате перелетел через Ла-Манш, то есть из Франции перелетел в