– Урожай все равно будет… Не у вас, так у соседа.

И, заметив, какое лицо сделалось у бедного Гавра, рассмеялась:

– Я заранее куплю у вас урожай, хотите? – спросила она. – Заплачу за убытки. Вперед. И за найм ваших крепостных тоже. Желаете составить договор? Мой супруг регент приедет к вам, как только сможет, и вы подпишете с ним все надлежащие бумаги.

– Но как я могу быть уверен… – пробормотал, ошалев, Гавр.

Эмери напустился на него:

– Вы ставите под сомнение обещание супруги регента?

Гавр поднял глаза на придворного композитора и еле слышно ответил:

– Да.

– Я обещаю вам лично проследить за тем, чтобы она не забыла. Это вас устроит?

– Да, – с облегчением вздохнул Гавр. – Я верю, что вы не подведете. Вы – музыкант.

– Вот и сладилось, – весело объявила Уида. – Когда понадобится, за вашими людьми приедут из столицы.

– Пойду скажу им, – решил Гавр.

– Я сама.

Опередив мужчин, Уида вышла в просторный зал, где ждали музыканты. Все тринадцать человек. Уида остановилась в тени дверного проема и, никем не замеченная, осмотрела их еще раз. Огрубевшие руки, очень простая и не вполне чистая одежда. Полное отсутствие одухотворенности на лицах. Просто хозяин велел им дудеть в эти длинные трубы, вот они и дудят. А попробовали бы не дудеть! И наверняка ни один из них не слышит музыки по-настоящему.

Уида выступила из тени и предстала перед оркестрантами. Они не сразу обратили на нее внимание. Некоторые продолжали болтать между собой, двое или трое, прислонившись к стене, просто отдыхали, полузакрыв глаза.

– Эй, – негромко произнесла Уида.

Они сразу же встрепенулись, обратили к ней настороженные взгляды.

– Я – супруга регента, – сказала Уида и быстро остановила тех, кто выказал явное намерение упасть на колени. – Не королева, – пояснила она, – только супруга регента. Я нанимаю вас. Вы должны будете отправиться в столицу, как только за вами прибудет мой доверенный чиновник. Исполните симфонию на празднике Знака Королевской Руки – и можете возвращаться домой.

Они молча смотрели на нее. Эти покорные туповатые взгляды начали раздражать Уиду. Она прикрикнула:

– Ступайте и ждите, пока вас позовут! Вы едете в столицу, говорят вам!

И топнула ногой, после чего вышла из залы в гневе.

Оставшись наедине с Эмери, Уида тяжело вздохнула:

– По-моему, дело почти безнадежное. Вот проблема, с которой я прежде никогда не сталкивалась: могут ли холопы исполнять музыку.

– Музыка сама по себе освобождает, – задумчиво проговорил Эмери. – Другое дело, что ни один из этих оркестрантов не ощущает себя творцом. Вот что плохо.

– Ты намерен научить их быть творцами? – Уида прищурилась. – А как на это посмотрит их замечательный хозяйственный господин?

– Какое мне дело до того, что подумает Гавр! – рассердился Эмери. – Мы говорим о музыке.

– Мы говорим о его крепостных людях, – резонно возразила Уида. – О том, что ты намерен научить их быть свободными в музыке.

– Мне нужно, чтобы они исполнили на празднике мое сочинение, – твердо заявил Эмери. – И они исполнят его. И это исполнение будет совершенно.

– А потом?

– Что – потом? – удивился Эмери.

– Потом, когда они вернутся к Гавру, – пояснила Уида.

– Будут хорошо играть для Гавра, только и всего, – сказал Эмери.

– Твой премудрый дядя Адобекк, помнится, говаривал: «Нет ничего хуже, чем холоп, умеющий читать или обладающий каким-нибудь талантом. Эдакая полуразвитая душа. Где свет – она уже знает, но как добраться до него – ведать не ведает, и страдает молча, как животное, голодное и раненое».

Эмери нахмурился. Кажется, нечто в таком роде дядя Адобекк действительно говорил…

Адобекк! Вот уже почти пятнадцать лет, как он безвылазно сидит у себя в замке. В эту родовую твердыню Эмери наезжал раз в два-три года – проведать дядюшку, узнать пикантные подробности о чьем-либо прошлом, спросить совета.

Тень Адобекка продолжала незримо витать над его племянниками. Ренье совершал набеги на родовое гнездо значительно реже, чем его добродетельный брат, но и он – Эмери знал об этом достоверно – заглядывал к дядюшке.

И тот, к кому относилась процитированная Уидой тирада касательно «голодного животного» – холоп, получивший образование, – неизменно следовал за дядей Адобекком. Его телохранитель, его собеседник, хранитель Адобекковой мудрости и исполнитель Адобекковых капризов. Некто рыжий по имени Радихена.

Эмери предпочитал не встречаться с Радихеной, и дядя, зная об этом, приказывал тому не показываться на глаза, пока племянник гостит в замке. Но присутствие Радихены все равно ощущалось. Некто постоянно следовал за Адобекком, куда бы тот ни пошел. Некто всегда оставался начеку и наготове.

Со свойственной ей бестактностью Уида добавила:

– Ты, конечно, помнишь этого Радихену? Парня, который зарезал любовницу моего Талиессина? Интересно, каким он теперь стал.

– По-прежнему рыжий, – буркнул Эмери. – И таскается за Адобекком, как преданная до гроба тень.

– Любопытно.

– Нет, если учесть, что Адобекк спас ему жизнь.

– О, вырвать жертву из когтистых лап моего Талиессина – задача не из легких! И все же великий Адобекк с этим справился, – проговорила Уида, странно усмехаясь. – Я должна быть благодарна Радихене. Будь Эйле жива, я была бы сейчас совсем другой. Ходила бы в темных строгих одеждах, не покидая дворца. Нелюбимая, но законная жена. Объект всеобщей жалости и всеобщих насмешек. А мой муж тем временем развлекался бы с этой простушкой и был бы счастлив.

Она дернула углом рта.

– С тех пор, как Гайфье узнал, что он – не мой сын, он как-то переменился… Не находишь, Эмери?

– О настроениях Гайфье лучше спрашивать моего брата – они, кажется, подружились. Впрочем, в этом возрасте дети всегда начинают по-новому оценивать своих родителей, – попытался утешить ее Эмери. – И родные, и неродные.

Уида сверкнула глазами.

– По-моему, я всегда относилась к нему как к родному!

– То есть пренебрегала им так же легко, как и Эскивой, – добавил Эмери.

– Кажется, ты меня осуждаешь? У эльфиек вообще не развит материнский инстинкт, если ты об этом.

– Он развит даже у черепашек, – буркнул Эмери.

– Все, это были твои последние слова, – фыркнула Уида. – Спокойной ночи.

Эмери зашипел на нее сквозь зубы и выскочил из комнаты. Захлопывая дверь, он слышал, как Уида тихонько смеется.