– В любом случае суть в том, что Сисси не было равных. И это все понимали. Ей просто не было равных.

Углублённый гуманитарный курс 2

I

ЖУРНАЛИСТ: Что вы можете сказать о вашем отношении к чтению?

МАРТИН БЕРГ: Я рад, что вы задали этот вопрос. Вам не кажется, что чтение часто оказывается в тени письма? На самом деле нет писателя, который не был бы одновременно страстным читателем. В этом я твёрдо убеждён. Тот, кто говорит, что хотел бы писать, но мало читает… лжёт. Возможно, он хочет, чтобы им восхищались. Хочет заработать определённую репутацию в обществе. Я не знаю. Если вы пишете всерьёз, вы обязательно читаете. Жадно и постоянно.

* * *

Довольно долго диплом Мартина представлял собой стопку исписанных тетрадей на пружинке, которую при детальном рассмотрении никак нельзя было назвать завершённой, как он пытался убедить себя, работой. Попытки раскрыть казавшуюся ему блестящей идею только запутывали её. Кстати: а кто-нибудь когда-нибудь интересовался отношением языка к восприятию? Это вообще важно? Почему он решил взяться за Витгенштейна, австрийца, увязшего в своей логической системе настолько, что мир, для которого эта логика предназначалась, превратился в не более чем абстрактную идею, материал для размышлений.

Приближался конец семестра, и ни на что, кроме диплома, не оставалось времени, что, впрочем, значения не имело, потому что, всегда и везде высматривая Сесилию, Мартин очень боялся где-нибудь на неё натолкнуться. Он почти не выходил из дома. Целыми днями ходил по квартире в пижамных штанах и футболке с надписью The Clash Scandinaviumspelning 1980 [59], а если мёрз, надевал сверху халат. Питался чёрным кофе, бутербродами с печёночным паштетом и солёными огурцами, яичницей с беконом и белыми бобами и дешёвым французским вином в дозах, необходимых для оптимальной продуктивности работы. Иногда Андерс заставлял его съесть тушёную чечевицу. Иногда, доковыляв до Стигсбергсторгет, он покупал в киоске сосиски с картофельным пюре на бумажной тарелке и запихивал их в себя, сидя на скамейке рядом с парой алкашей, жаловавшихся на размеры пособия.

Густав, дела у которого после успешной весенней выставки снова пошли в гору, говорил, что Мартин «если начистоту, слишком серьёзно относится к учёбе», и ему надо слегка поумерить свой пыл:

– Может, хотя бы по бутылочке в «Пустервике»? – гнул своё он.

– Никаких бутылочек.

– Адская дисциплина.

Мартин со вздохом начинал перелистывать свои бумаги.

В конце мая он передал свежие копии диплома научному руководителю и оппоненту. Наступила недельная передышка. Накануне, в последний раз перечитывая работу, он не спал до четырёх утра, и теперь уходил с кафедры одновременно разбитым и встревоженным.

Он хотел одного – поскорее оказаться дома и лечь спать. Из телефонного автомата возле Городской библиотеки он позвонил в Валанд и попал на Сиссель. Она сказала, что пойдёт поищет Густава. Мартин ждал, опуская в таксофон монету за монетой.

Именно в тот момент, когда голос Сиссель раздался снова, Мартин увидел, что по ступеням поднимается хорошо знакомая фигура, на сей раз без куртки.

– Прости, что ты сказала?

Сиссель повторила: Густав и Шандор вышли поесть, но позже должны вернуться. Мартин поблагодарил и быстро направился в библиотеку.

У неё была максимум сорокапятисекундная фора. Ни на абонементе, ни у полок с зарезервированными книгами её не было. И на лестнице тоже. Значит, либо минус первый, либо минус второй этаж. Вторник, сеанс в «Синематеке». Он спустился, аккурат когда она показывала билет на входе в зрительный зал. Следующим вошёл он. В зале было от силы человек десять. С громко стучащим сердцем он перемещался вдоль рядов. Он знал, что она там, и всё равно при виде её Мартина словно током ударило. Сесилия сидела ближе к середине ряда, скрестив ноги и положив руки на колени. Протиснувшись мимо недовольного клавишника, обладателя длинных ног, и надеясь, что она не задумается, почему он не выбрал какое-нибудь более легкодоступное место, Мартин воскликнул:

– Сесилия! – с интонацией, как будто это был для него неожиданный и приятный сюрприз.

Она подняла взгляд и в растерянности произнесла:

– А, привет.

На ней были голубые джинсы и мужская рубашка. В голове, как комар, запищала мысль: рубашка не её. Это рубашка её бойфренда. Она испачкала свой свитер и со смехом попросила его одолжить ей что-нибудь. Поцелуй на прощание в дверях, ему нужно поработать, а она, Независимая Подружка, пойдёт одна в кино. У Мартина возникло секундное подозрение, что она не помнит ни его имени, ни кто он такой вообще. Но Сесилия убрала с соседнего сиденья сумку так, словно они договаривались встретиться и она придержала для него место, и сказала:

– Итак, Мартин Берг, мы уже второй раз встречаемся в культурном пространстве подвала. Мне казалось, в такой день все должны находиться на свежем воздухе, – она улыбнулась. – Как поживаешь?

Мартин услышал, как блеет что-то про только что сданный диплом, который он писал до последнего и не успел отправить по почте, и теперь, когда он всё закончил, он подумал, почему бы ему не пойти и не посмотреть… тут Мартин сообразил, что не знает, на какой фильм купил билет… и не посмотреть… кино, – неуклюже закончил он. А когда слегка пришёл в себя и спросил, как дела у неё, свет в зале погас. И, прежде чем повернуть лицо к экрану, Мартин успел заметить – она улыбается. Прозвучала музыкальная отбивка «Синематеки», кулисы распахнулись и показ начался. Это была «Космическая одиссея 2001 года» Стэнли Кубрика. Всего пару недель назад они смотрели её с Густавом. Тогда фильм вызвал у него непонятное ощущение безысходности, хотя в разговоре с однокурсниками он утверждал, что «это мощный эпос о банальной ничтожности человека».

Под сотрясавшие зрительный зал звуки Also sprach Zarathustra [60] Мартин со всей очевидностью понял, что его диплом написан идиотом, облачившим в претенциозные предложения те электрические вспышки, что мелькали у него под закрытыми веками.

– Мартин, – сказала Сесилия во время сеанса, соприкоснувшись с ним плечом, – ты очень бледный. Ты себя нормально чувствуешь?

Они покинули пещеру зрительного зала – вспотевший Орфей и встревоженная Эвридика. Как в тумане Мартин отметил, что она его поддерживает.

– У меня просто крыша едет из-за диплома, – сказал он, хотя собирался произнести какое-нибудь глубокомысленное замечание о фильме из тех, которые он прокручивал про себя в течение последнего часа.

– И о чём ты думаешь?

Они вышли на улицу, в тёплый сиренево-лиловый вечер. Не понимая, куда деть руки,