– Кстати, ты кто – хуту или туту? – поинтересовалась она у официанта.

– Прошу меня извинить, но туту – это балетная пачка, – шепнула ей Шелли, чувствуя, что готова сгореть от неловкости. – Вы, наверное, имели в виду тутси. Племя в Восточной Африке, – добавила она, когда Пандора окинула ее надменным взглядом, от которого ей тотчас захотелось втянуть голову в плечи и провалиться сквозь землю.

– Я не голодна, – сказала Пандора и театральным жестом отослала официанта прочь, после чего ее длинные, идеальной формы ноги на мгновение раздвинулись, подобно ножницам, а затем вложились снова.

– Наверное, это из-за вашего носа, – прокомментировала Шелли, заметив тонкое кольцо белого порошка вокруг левой ноздри собеседницы. – Не думаю, что если вы втянете в себя половину Боливии, это пойдет на пользу вашему здоровью.

Выходит, Кит не лгал ей, когда говорил, что по сравнению с его дражайшей половиной Курт Кобейн показался бы членом общества трезвости.

Пандора сверкнула очами.

– Вижу, что ваш Китсон Кинкейд, или Руперт Рочестер, как он себя величает, наговорил вам обо мне самых невероятных небылиц, – заявила она и порылась в сумочке в поисках платка, чтобы стереть с носа свидетельство своей пагубной страсти. – Похищение ребенка – это тяжкое преступление. И он за него заплатит! – Ее ярко накрашенные губы скривились от отвращения. – Мы прилетели сюда через Париж, где я получила срочный ордер, который также действителен и здесь, на Реюньоне. Так вот, согласно ему, право на ребенка принадлежит мне и только мне. Я уже проинструктировала моих помощников, чтобы они предложили мятежникам за Матильду миллион долларов. А еще бандитам будет предложена некая дополнительная сумма, чтобы только они оставили у себя Кита. Согласитесь, гениальная идея. Самый эффективный способ добиться того, чтобы этот говнюк больше никогда не увидел моей дочери.

Услышав такие речи, Шелли почувствовала себя несчастной. Надо же, как жестоко она ошиблась, причем не в первый раз. Черт, ей в срочном порядке надо вступить в партию наивных дурочек, тех, кто не видит дальше собственного носа. Все, что ей рассказывал Кит, – чистая правда, от начала и до конца. Шелли была готова рыдать от ужаса. Она даже издала характерный звук, какой обычно издают пассажиры автомобиля за секунду до того, как врезаться в дерево или придорожный столб. Да, вот во что превратилась ее жизнь – в нечто вроде жуткой автомобильной аварии, поглазеть на которую останавливаются зеваки, а поглазев и ужаснувшись, предпочитают поскорее убраться прочь.

Впрочем, всегда останется кто-то, кого хлебом не корми, дай пощекотать себе нервы, рассматривая кровавое месиво. Шелли разглядела за остатками сцены бара пару толстых волосатых ног в трусах по колено (сами трусы имели довольно странный рисунок – на них вперемешку с желтыми пляжными шезлонгам красовались смуглые гавайские красавицы), и ей тотчас сделалось муторно.

– Тебе еще не надоело нас снимать, а, Тягач?

– Нас снимают? – возмутилась Пандора. – Немедленно прекратить!

Она щелкнула пальцами, и сладкая парочка ее приспешников, круша на своем пути столы и стулья, словно два танка, бросилась на Тягача. У того тотчас испуганно забегали глазки.

– Я тут ни при чем, – пискнул он, словно нашкодивший щенок. – Это все Заноза. Я же говорил, что она двуличная стерва.

Стоило оператору оказаться на достаточном расстоянии от режиссерши, как он тотчас выплескивал все, что накопилось в его душе.

– Не удивлюсь, если именно она в погоне за сенсацией подстроила этот кошмарный циклон и военный переворот. Ей любой ценой нужна слава!

Шелли уже давно уяснила, что от Тягача толку мало – за исключением разве что производства кишечных газов (эти мелодичные выхлопы он обычно именовал «анальными дуновениями»). Зато режиссерша была сродни оператору гильотины – вот кому требовался крупный план душевных мук. – Где она? – потребовала ответа Шелли.

Пандора в сопровождении своих горилл направилась к тому, что еще совсем недавно было регистрационной стойкой отеля. Тягач, который по-прежнему дрожал мелкой дрожью, указал на кусты. Шелли решительно отбросила в сторону сорванные ураганом пальмовые ветви.

Обычно верхняя губа потеет только в кино, потому что злодеям, как правило, удается сохранить присутствие духа.

– Ага, не иначе как тебе захотелось сняться крупным планом! – воскликнула Габи и направила на нее камеру.

– Габи Конран, – прищурилась Шелли. – Какое удачное имечко! И где только твое самоуважение?

Но режиссерша лишь пожала плечами и оглянулась по сторонам.

– Ой, оно где-то здесь, под кустом!

– Это ты настучала на Кита? Это ты надоумила мятежников потребовать за Матильду выкуп? Не говоря уже о том, чтобы заманить сюда Пандору?

– Разумеется! Чтобы зритель наложил в штаны с радости, – как ни в чем не бывало ответила Габи – она не только не раскаивалась, но и была ужасно довольна собой. – Ведь что для зрителя самое главное? Приятно пощекотать себе нервы. Иначе с какой стати ему таращиться на молодые, загорелые тела тех, у кого в этой жизни есть все, что душа пожелает? Кроме зеленой зависти, это ничего не вызывает. Зато если у героев облом, если у них полная невезуха – вот тогда народ не оторвать от экрана, – сделала вывод Габи с видом бухгалтера крематория. – Телевидение – это бассейн с пираньями. Кстати, я должна тебе следующую часть твоих денег. На, держи, здесь двадцать пять тысяч фунтов! – Она вытащила из сумочки на длинном ремне толстую пачку денег. – Небольшой стимул, чтобы ты снова полюбила телекамеру, – добавила режиссерша и наставила на Шелли объектив.

– Немедленно опустите камеру!.. Или у вас есть страховка и предсмертное желание? Кит и Матти сейчас прикованы к радиатору в каком-нибудь подвале и вынуждены с голоду ловить крыс или же грызть пальцы на собственных ногах! – воскликнула Шелли и выхватила у режиссерши деньги. – А это мне компенсация за расторжение контракта. Поиграли – и хватит. Пора браться за ум. – Габи схватила ее за плечо.

– Если ты не пойдешь на сотрудничество, мне ничего не останется, как использовать кадры, снятые тогда в лимузине! В самый первый день. Скрытой камерой. Вот где зритель будет пускать слюнки, обещаю.

Шелли не сразу поняла, о чем она, а когда поняла, то потеряла дар речи. Но тут за нее вступился Молчун Майк – возмущению миниатюрного звукооператора тоже не было предела. Шагнув вперед из-за спины Тягача, он снял наушники и впервые за все это время не только открыл рот, но и подал голос.

– А как же ее контракт? – произнес он с певучим ирландским акцентом. – Ведь там четко сказано: никакой клубнички, никакого секса.

– Ну, я бы не назвала это сексом. Просто Кит полакомился тогда сладкой карамелькой на букву П.

И тогда уже Молчун Майк снял свой микрофон и отключил батарею.

– Это ты приказала нам с Тягачом спрятать между рифов дохлую собаку – видите ли, тебе приспичило заманить туда акулу. Это ты насыпала Шелли в тарелку перца, чтобы ее стошнило… Это по твоему распоряжению мы с ним стибрили одежду Кинкейда с острова… А кто, как не ты, притворялся, будто хочет спасти Шелли от Тягача, чтобы она тебе доверилась? А сколько других приколов и подставок было, нет, ты вспомни! – Габи с Тягачом онемели, слушая, как этот коротышка, заикаясь, выкладывал как на духу все их тайны. – Но я никогда, повторяю, никогда не давал согласия снимать порнуху. Черт, что обо мне подумает родная мать? Перевороты, циклоны, никакого, даже самого дерьмового пива в баре – пошла такая работа в задницу! С меня хватит!