случай сунул в карман джинсов нож. Это был небольшой, острый швейцарский нож, достаточно маленький, чтобы оставаться незаметным, но достаточно большой, чтобы помочь в обороне. Итан бросил еще один, последний взгляд, на прощание дружески толкнул брата кулаком в плечо, оставил его смотреть телевизор в гостиной, а сам по-кошачьи двинулся в сумерках по Парадайз-роу. День не оглядываясь перешел в ночь. Тучи были плотные, густые. Они сошлись вместе и образовали темноту.

Когда Паулина вернулась домой, квартира была пуста. Давно миновало девять вечера. Она что-то почувствовала. Что-то было не так. Она ощутила это еще в автобусе: замирание в животе, необъяснимый ужас – и теперь ощутила снова, поворачивая ключ в замке. У Паулины возникло ощущение, что этим поворотом ключа она откроет пустоту, которая никогда не перестанет вращаться. В доме стояла зловещая тишина. Где звук телевизора? Где Джастин? Цвет неба тем вечером казался каким-то странным, это был цвет конца света: смесь черного и красного. Луны не было. Ее прятали тучи. Паулина позвонила Итану, но тот не ответил. Джастин недавно потерял свой телефон, и она пока не купила новый. Паулина снова вышла на улицу и стала ходить взад-вперед по Парадайз-роу, но нигде не видела мальчиков. Вместо них обнаружилась миссис Джексон, которая опять никак не могла отыскать свой дом и бродила по улице в своем тонком зеленом платье и в тапочках. У Паулины сегодня вечером не хватало терпения на миссис Джексон. Сердце вздувалось в груди. Ребра лопались. Она крикнула: миссис Джексон, ваш номер – восьмой! Вы не видели моих мальчиков? Вы не видели моего мальчика? Но миссис Джексон не понимала, о чем она спрашивает. Миссис Джексон позволила проводить ее домой, а потом Паулина вернулась к себе и стала ждать.

Как же Джастин любил мать. Паулина даже не представляла себе, как сильно Джастин на самом деле любил ее, как он хотел заботиться о ней, когда она состарится, и идти с ней как можно дольше, сколько сможет, до тех пор, пока уже будет некуда идти и ему придется попрощаться. Ему не хотелось прощаться. И сейчас он невольно думал о ней, бродя по парку, разыскивая Итана, проходя сквозь древесный туннель, ведущий к многоэтажкам, чьи окна были подсвечены вечерами самых разных людей – это всегда смотрелось так красиво. Машины со свистящим шелестом проносились по торговой улице. Тату-салон и парикмахерская были закрыты, но в «ТМ Чикен» горели ярко-красные огни. Джастин прошел во дворик, где в последнее время тусил с Итаном. Покружил, вышел к зеленому пятачку спереди. Никого – никого из компании, никого из тех, кто звал его Поющим Профессором. На самом деле Итан находился за много миль отсюда. Его затащили в машину и увезли, с ним собрались разобраться, реально разобраться. Вот что бывает, когда переходишь дорожку этому типу, самому скверному типу из Кэтфорда, когда слишком приближаешься к дьяволу. С тобой разбираются не напрямую, а таким способом, которого тебе и не вообразить, – применительно к своей жизни, к своей семье. Бьют по тому, что тебе дорого, – отнимая, уничтожая.

В общем, Джастин вышел из дворика обратно на темный зеленый лужок, напевая себе под нос, потому что нервничал. Среди деревьев собирались люди – толстые куртки, развинченная походка. Чувствуя жертву, они отвердели как сталь. В карманах джинсов у них были ножи. Каждый был бдителен, напряжен до предела. Джастину показалось, что он узнал кого-то из ватаги, и он двинулся к ним, но по мере приближения почуял опасность, повернул в другую сторону, побежал, и, когда настал нужный момент, они метнулись к нему, прыгнули, сверкнув своими серебристыми игрушками – попался, сказали они. А между тем совсем рядом, через дорогу, повара в забегаловке доливали растительное масло в чан, докладывали курятину, и вокруг стоял запах гари, поскольку только что в задней части кухни что-то загорелось от внезапной искры, которая неизвестно откуда взялась. Они вовремя потушили огонь и теперь готовили новых цыплят. На обоих поварах были кепки «ТМ Чикен» и красные тенниски. «Что-то сегодня тихо», – сказал один другому. – «Ну да, по вторникам всегда тихо», – ответил тот. Адеш сказал: «Хорошо, что завтра не работать», – по средам у него был выходной. – «И чем займешься?» – спросил Хаким, на пробу тыкая цыплят длинной вилкой. – «А чего, поведу куда-нибудь Лакшми», – ответил Адеш. – «Да ну? Говорят, завтра дождь». – «Вот черт», – сказал Адеш. Тут послышался крик. Они посмотрели на дверь. Через дорогу к ним двигался силуэт, клонясь к земле, пытаясь бежать, двигаясь странной походкой, словно не в силах дойти до тротуара. Посигналив, его обогнула машина. Силуэт приближался. Он стискивал себе бок, а свободной рукой хватал воздух. Сердце у него никогда не билось так быстро. Он жил лишь в этом моменте, и в этом моменте были воспоминания, картинки; его мать тоже была здесь, в этом единственном мгновении. Она ждала его в квартире, и он хотел вернуться к ней, в свою первую страну, к своей матери, которая была его первой страной, и сопровождать ее до конца ее жизни, столько, сколько он сможет. Он никогда не хотел этого так сильно. Он запнулся. Он споткнулся. Он видел красный свет вывески «ТМ Чикен». Видел странную яркую дымку над улицей, последнее золото, все было окружено сиянием. Он не хотел умирать. Он не хотел умирать. Он плакал, потому что было очень-очень больно, и он не хотел умирать.

Это была еще одна большая мысль – кроме мысли о матери. Боль. Они его нашли, они его вычислили, брата Итана. Они нашли его среди деревьев, окружили, и избранница настигла его своей маленькой девичьей рукой. Лезвие с хрустом прошло сквозь позвоночник. Выплеснулась боль. Она распространилась по нему, как буря, как языки пламени. Горячие, обжигающие разрывы продирались прямо сквозь него. Было так больно, что он видел просторное золотое сияние, красный свет, далекие звезды; он посмотрел вверх, когда добрался до кромки тротуара, и в этот миг Паулина поднялась в своей гостиной и посмотрела на улицу, в ночь. Невыносимая мысль, сердце пропустило удар, она схватилась руками за живот, она выбрела из комнаты в коридор, к входной двери, открыла ее.

Еще оставалась надежда, вплоть до самой смерти. Надежда умирает последней. Джастин ковылял по тротуару к красной двери забегаловки. Ухватился за косяк и последним усилием швырнул себя вперед. Помогите, прошептал он (все было очень тихо, словно во сне). «Вот же херня», – сказал Адеш. – «Херня, – сказал Хаким, – о господи». Они шли к нему, а он все падал, наполовину в помещении, наполовину снаружи. Из него хлестала