– Пани, – господин Мульдгорд указал пальцем на Алицию, – зело велика информацыя имея анебо вещь. Память ваша воистину кладезь бесценный. Явите нам память вашу!

Относительно Алициной памяти мы бы многое могли порассказать полицейскому, да только вряд ли ему это пригодится. Сообщение полицейского до такой степени заморочило нам головы, что мы даже не спросили, кто же убийца, раз уж ему это известно.

Общие чувства выразила Зося:

– Ум за разум заходит! Я не знаю, что они знают, но раз у них доказательств нету, значит, знают они то же самое, что и мы! И опять двадцать пять – Анита и Эва, Эва и Анита! Неужели нельзя выбрать одну из них?

– Такова есть цель и пожелание, – ответствовал герр Мульдгорд, подтверждая тем самым Зосину правоту.

– А нельзя ли к этой цели добраться через того черного парня? – спросила я.

– Так ведь неизвестно даже, тот ли это парень, который встречался с Эдиком в Варшаве. Ведь Павел его не опознал!

– Интересно, как я мог его опознать, если его тут нет? – возмутился Павел. – А я опознал бы даже на фотографии. Морда у него такая, заметная…

Герр Мульдгорд тяжко вздохнул.

– Увы! Полицыя не иметь добрые фотография, иметь зело подлые. Добрый фотография бысть похищен тайно.

Алиция попыталась утешить полицейского:

– Даже если бы Павел распознал парня на фотографии, что это даст? Как доказать, что он встречался тут с Эвой или Анитой? На лице ведь у него не написано…

– Рассказал бы, что ли, о великой любви! – опять невежливо заметила Зося. – Кто кого любит? Ведь и правда, если большая любовь, тогда никуда не денешься – Эва. Аните, насколько я знаю, на любовь наплевать.

Господин Мульдгорд удовлетворил ее желание:

– Любовь великая оной особы к человеку сему.

– Никуда не денешься, значит, Эва! Как жаль, что именно она так упорно на меня охотится. Но о ней я ничего такого не знаю!

Вскоре господин Мульдгорд удалился, унося с собой фотографии, пленку и письмо Эдика в надежде, что его приятели и коллеги из других отделов полиции что-нибудь из них почерпнут. Мы остались сидеть огорченные и недоумевающие.

– А что, собственно, происходит в этой Греции? – спросила я. Уж очень странной казалась мне связь между событиями в этой далекой стране и домиком Алиции в Аллероде.

Алиция, пожимая плечами, ответила:

– Толком не знаю. Известно лишь, что греки к чертям собачьим выгнали своего короля с королевой, а это очень не понравилось в Дании, потому как королева – сестра Маргариты. Сейчас там все смешалось, а когда в стране такое, процветают всякие темные делишки.

– Прогонять такую красивую королеву – свинство! – возмутилась я.

Зося заметила:

– Кажется, король выехал добровольно.

Алиция продолжала:

– Уедешь, когда такое делается! И за свою красивую королеву опасался. А теперь там процветают торговля наркотиками и другие темные дела.

Меня совершенно удовлетворило объяснение Алиции, так как я делами никогда особенно не интересовалась, зато с увлечением следила за перипетиями жизни разных высокопоставленных особ.

Затем мы начали спор на тему: сказал или не сказал господин Мульдгорд нам всю правду о преступнике? Поскольку нас было четверо, а голоса разделились поровну, ни к какому заключению мы так и не пришли. Алиция с Павлом были «за», мы с Зосей – «против». В поддержку своего мнения каждый из нас приводил неопровержимые аргументы. Я, например, придерживалась версии, что герр Мульдгорд вкупе с другими приятелями и коллегами делает ставку на ошибку, которую в конце концов допустит излишне уверенный в себе преступник, а значит, полиция не станет информировать кого ни попадя, чтобы не спугнуть его. Зося же была уверена, что полицейский просто-напросто, как и мы, не знает, кого выбрать – Аниту или Эву.

Во второй половине дня приехала, как и обещала, Анита. В последний момент мы вспомнили о просьбе полицейского не разглашать тайну о Греции и сообщили Аните только о письме Эдика, которое наконец-то отыскалось, и о том, что теперь кандидатками в преступники остались лишь она и Эва. Похоже, Аниту не столько испугало, сколько заинтересовало наше сообщение, и она лишь спросила, когда же мы сделаем окончательный выбор.

– А вот это никому неизвестно, так что можешь пока спать спокойно. Нет доказательств.

– А какие доказательства вам нужны? Скажите, может, я смогу их вам предоставить…

– Ну, например, докажи, что ты знакома с тем типом, которого Эдик встречал в Варшаве. Может, у тебя где завалялась фотография – ты с ним в обнимку? Или любовная переписка?

– Нету, к сожалению, но можно изготовить фотомонтаж. У вас есть фотография типа?

– Ни у кого ее нет.

– Да ты можешь просто нам признаться, – предложила я.

– Видно, ничего другого не остается, – вздохнула Анита. – В конце концов одной из нас придется признаться. Вы меня убедили, ничего другого не остается. А из вас никто этого типа не знает?

– Даже если и знает, то не знает о том, что знает.

– Жаль. И очень вас прошу – если в следующий раз опять меня вычислите, звоните в более подходящее время…

До понедельника мы жили спокойно. В понедельник Павла опять вызвали в полицию, и он на протяжении нескольких часов занимался разглядыванием фотографий. Кого только ему не показывали! Полиция рассчитывала, что он опознает преступника, и у них будет наконец фотография, ибо на единственной имеющейся в распоряжении полиции он был снят со спины, в пальто и шляпе. Между шляпой и воротником пальто отчетливо просматривалось ухо. Вот это ухо, увеличенное до сверхъестественных размеров, и велено было опознать Павлу. Естественно, парень очень возмущался, вернувшись домой:

– Спятили они, что ли! Нешто я в ушах разбираюсь? Пустили ухо на всю стену, не поймешь даже, ухо это или что другое, откуда я знаю, его ухо или чужое?

Во вторник вечером мы с нетерпением ожидали возвращения Алиции из Копенгагена с конференции по вопросам наследства. С нами вместе Алицию ожидал и герр Мульдгорд с каким-то загадочным выражением лица. Алиция вернулась поздно и в плохом настроении.

– Не только у меня склероз! – раздраженно пожаловалась она. – У Херберта тоже, кто бы мог подумать, такой ведь еще молодой! Мне не терпится узнать, что в свертке, я и этой дурацкой встречи по наследству с трудом дождалась, а он, видите ли, забыл! Его жена, видите ли, возит его в машине, а на встречу Херберт пришел пешком. Договорились, он мне завтра его привезет, если получится. Или послезавтра. Если, конечно, опять не забудет. А у вас есть что-нибудь новенькое?

С новеньким, оказывается, приехал полицейский. Можно упрекать его в медлительности, но дело свое он делает добросовестно, каждую мелочь проверяет. Им было установлено со всей очевидностью, что, во-первых, магистрат Аллерода не посылал своего сотрудника стричь живую изгородь Алиции, и, во-вторых, никто, абсолютно никто не мог опознать человека, запечатленного на снимке. Тут полицейский извлек уже известные нам фотографии, сделанные в тот день, когда состоялось нападение на Агнешку. Теперь отдельные фрагменты фотографий были увеличены до невероятных размеров, наверное, как то ухо. Павел тут же прокомментировал методы работы датской полиции: