Красноречивому М.С. Горбачеву своими разговорами удалось парализовать деятельность членов Политбюро. Заседания Политбюро он мог затянуть до бесконечности, сообщают, что по поводу известной статьи Н. Андреевой «Не могу поступиться принципами» высшее партруководство заседало два дня, чего не могли себе позволить предшественники. «Я слышал от очевидцев, как проходили заседания Политбюро до прихода к власти М.С. Горбачева, знаю, и не понаслышке, как вел заседания Секретариата ЦК М.А. Суслов. Любой вопрос тогда обсуждался не более пяти — десяти минут.

Рассказывали, что Ю.В. Андропов проводил заседания Политбюро в течение двух-трех часов. Охотно верю, ибо именно так он вел заседания коллегии КГБ СССР.

Совсем по-иному проходили заседания Политбюро при М. Горбачеве: обычно они длились с 11 утра до 8 часов вечера, а то и позже. На них приглашалось множество людей, и каждый норовил выступить. Конечно, нередко решались проблемы, которые требовали серьезного и всестороннего обсуждения, но когда в течение трех часов шла дискуссия о создании Детского фонда, это, откровенно говоря, вызывало недоумение.

А чего стоили бесконечные ожидания в приемной! Вызывают на заседание Политбюро и отрывают от дел министра, маршала, академика, они ждут три-четыре часа, пока их не пригласят в зал, где вопрос подчас занимал не более трех — пяти минут» [7.01. С. 169–170].

Личный секретарь М.С. Горбачева, а потом и начальник его аппарата вспоминает: «Обычно на заседания выносились один-два крупных вопроса, требующих широкого и всестороннего рассмотрения, и ряд мелких, которые часто не обсуждались вообще, а члены Политбюро, ознакомившись с проектами, соглашались их принять.

Зато основные вопросы «мялись» основательно. Инициаторам постановки их давалось время для доклада в зависимости от сложности проблемы, но, как правило, в течение 10–15 минут. После доклада автора проекта М.С. Горбачев предоставлял слово другим заинтересованным сторонам, особенно тем, кто имел замечания и возражения. Иногда подобные вопросы обсуждались 3–5 часов. Но это было скорее недостатком, чем достоинством. Если до М.С. Горбачева заседания Политбюро завершались за 30–40 минут, то в последние годы они длились по 10 часов. Михаил Сергеевич с гордостью говорил, что теперь мы работаем по-настоящему. Но люди уставали, работоспособность снижалась, и дело не продвигалось.

Я не понимал подлинных причин многочасового сидения, как не понимали этого и некоторые члены Политбюро. Если вопрос подготовлен, его надо принять, если нет, поручить доработать. Но тут дело шло на измор…» [7. С. 212–213].

Остальные высшие руководители, пришедшие в последнее время, были ничуть не лучше М.С. Горбачева, таким же, например, был В.А. Ивашко, его «правая рука» по партии, о котором пишут, как о человеке невероятного самомнения, способном часами балагурить на псевдоукраинский манер в самой неподходящей для этого обстановке [7.02. С. 5].

И все-таки, возвращаясь к нашей основной теме, надо сказать, что вся суть и социализма в XX веке, и самой Советской России была не столько в тех заоблачных провозглашавшихся целях, сколько в самой сиюминутной повседневной жизни, пульс которой можно было прочувствовать ежедневно. В отсутствии безработицы, в стремительных достижениях, в штурме космоса, в характере Русского Труда и Интеллекта, в том, что и как делалось, а не что говорилось: «Необходимо точно знать, в чем именно заключалась коммунистическая социальная организация <…> советского общества. Знать научно, объективно <…>

Основу советского общества составляли организация системы власти и управления (а не экономика!) и ее положение в социальной организации общества в целом» [24. С. 3].

При этом интеллектуальные возможности управленцев с годами приобрели существенный изъян. Если И.В. Сталин постоянно занимался управлением системой в сложной динамической среде, что подразумевает негативные внутренние и внешние воздействия, то его последователи, находясь в сходных условиях, делали вид, что внешняя среда не так уж и агрессивна, сдавая на деле одну позицию на мировой арене за другой, пока не пришло время сдать и самую последнюю. Управленцы 1950-х— первой половины 1980-х гг. утратили опыт работы в изменяющейся, динамической среде. Правда, некоторое беспокойство вносили конкуренты в борьбе за руководящее кресло, что, как мы понимаем, являлось во многом только субъективным фактором, ну и… погодные условия, «подводили смежники» и проч. Но все это не сравнимо с теми жесточайшими воздействиями, что проявились при перестроечных процессах.

При этом напомним, что партийный аппарат имел как бы стержневой характер (окончательно сформированный еще Сталиным) как в центре, так и на местах, он был фундаментом субъектов управления, однако по отношению к вышестоящим органам он уже становился объектом. Это уже была собственно не партия, а в известной степени легальная подсистема управления: «КПСС давно уже не была партией в том смысле, в котором употребляют это понятие европейцы. У них можно эти партии распускать, создавать, снова распускать. Государство это мало волнует. У нас же, при наших просторах и обилии национальных проблем, исторически сложилось иначе: КПСС стала самой главной несущей политической конструкцией всего огромного государственного здания. Значит, любые манипуляции с партией должны были бы непременно сказаться, так или иначе, на состоянии всего государства. А разрушение КПСС должно было бы иметь своим неизбежным следствием разрушение государства. Догадывались ли об этом Горбачев, Яковлев и вся их братия, когда <…> крушили изнутри КПСС? Они не догадывались. Они точно знали» [39. № 49. С. 5].

В начале «перестройки», когда предстояло только еще перевести систему управления в неустойчивое состояние, руководство страны только предпринимало первые шаги в направлении с неизвестным результатом. «Подходящим примером может послужить здесь печальная судьба «прорыва» в области машиностроения, инициированного в 1985 г. с большой помпой Горбачевым и премьером его правительства Рыжковым. Под это начинание выпустили тогда гору совместных грозных постановлений ЦК и Совмина. Выделили более 60 миллиардов рублей капитальных вложений, ради чего обескровили в финансовом отношении другие отрасли народного хозяйства. А закончилось все полным пшиком. Грубо порушили машиностроительные министерства, загубили систему управления отраслью, вогнали безвозвратно в гроб более 10 миллиардов рублей. Потом все бросили, как наигравшиеся малые дети, и поспешили к новым затеям» [39. № 49. С. 5]. То же произошло и с агропромышленным комплексом.

В процессе подготовки этой книги мне в руки попали материалы одной статьи, заказанной, как мне стало известно, газетой «Совершенно секретно», но по непонятным причинам отказавшейся ее печатать. Я счел необходимым, с любезного разрешения автора, Недошилина Юрия Николаевича, представить часть ее вниманию читателей. Статья проливает свет на довольно-таки ключевой момент выбора дальнейшего пути советским государством и на обстоятельства принятия окончательного решения советским руководством.

«Первое, в чем нас пытаются уверить господа так называемые демократы из «ДемРоссии», — которые по существу в основном своем ядре демократами никогда и не были, а являются, я бы сказал, демофашистами (общая с фашистами массовая социальная база мелких лавочников и общий хозяин — крупный финансовый капитал), — это то, что альтернативы реформам перехода к рыночной экономике либерального типа не было и нет. Так ли это?