– А такоже князья Черкасский, Курбский и Хованский.

Сделав едва заметную паузу, мужчина на троне с легкой усмешкой добавил:

– В подручники возьми себе Данилку Адашева. Три года назад он хорошо погулял по басурманским землям.

Тишина еще больше усилилась, хотя казалось – уж куда более? По всему выходило, что великий князь задумался над тем, чтобы вновь приблизить опального окольничего. Впрочем, надолго бояр эта новость не заняла, и следующие полчаса они посвятили обсуждению хотя бы примерных набросков штатного расписания обоих войск. Ведь иной воевода ну всем хорош: и воинская удача при нем, и в сече не последний, да вот беда – родом не вышел. А допустить, чтобы знатным да родовитым командовал кто-то хоть и более талантливый, да худородный… Такое и вовсе не возможно. Потому как против всего порядка вещей – и земного, и божественного. Да что там, в соответствующих Приказах даже специальные Разрядные книги велись, чтобы, не дай Бог, не запамятовать – кто, где, когда и над кем верховодил, а кто в подручных воеводах ходил. Упаси господь знатному боярину встать под менее родовитого – все, и он сам, и потомки его не увидят больше достойного их места и чина. Да и насмешек не оберешься – как же, потомок удельных властителей служил под началом у какого-нибудь худородного, не способного проследить своих пращуров хотя бы до пятнадцатого колена.

– Довольно.

С явной неохотой угомонившиеся после царского окрика думцы расселись по своим местам, готовясь слушать. Точнее, изо всех сил отбрыкиваться от навязываемой им великим государем чести. Иоанн Васильевич еще два заседания Думы назад ошарашил их новой затеей, возжелав отстроить в каждом крупном городе своей державы большие хлебные амбары, причем не из дерева, а из совсем даже недешевого камня. Ладно бы только он, но архипастырь Московский и всея Руси тоже поддержал его в этой затее и своим авторитетным словом, и конкретными делами. И все было бы хорошо… Если бы не было так плохо. Потому что все крепко-накрепко помнили, что тот, кто не справлялся с государевыми повелениями, хорошо себя никогда не чувствовал: либо все обходилось краткой опалой, либо длительной, нередко и в монахи приходилось постригаться. Но лучше уж так, чем голову на плаху!.. И ладно еще только свою, а не всего семейства разом.

– Дело важное и большое, это так.

– Но богоугодное!

Благожелательно кивнув поддержавшему его митрополиту, царь погладил слегка вьющуюся бородку.

– И думается мне, одному его осилить никак не получится. Так, бояре?

Думцы тут же согласно загудели что-то одобрительное.

– Что не получится у одного, сдюжат трое. Князья Шуйские и Скопин-Шуйский.

Троица Рюриковичей, поднявшись, вразнобой поклонилась, совсем не обрадовавшись оказанной им чести и доверию, – зато остальные родовитые явно вздохнули с облегчением, мысленно утирая честный трудовой пот. Слава те, господи, сбагрили! Одной заботой меньше!.. У них. Еще бы найти того дурака, что возглавит строительство новых крепостиц и засечных черт, – и вообще бы полная благодать приключилась…

– Гхм!..

Чуть пристукнув своим посохом о каменную плитку пола, первый из думных бояр Иван Бельский (вполне уже оправившийся от кратковременной царской немилости и приструнивший всех своих врагов и недоброжелателей) оглядел присутствующих и зычно провозгласил формулу завершения:

– Великий государь решил, и Дума боярская на том приговорила!

На сей радостной ноте заседание и закончилось – первым ушел царь вместе со своим наследником, за ними потянулись разгоряченные, несмотря на прохладу Грановитой палаты, бояре, и последними двинулись на выход думные дьяки и писцы. Вот уж для кого все только начиналось!.. Написать великое множество распоряжений, разослать их с гонцами, подсчитать потребное количество припасов, какие полки куда пойдут, проверить дороги, готовность пушек Большого наряда[127]…

– Митя, что-то владыко наш малость прихворал. Навести-ка ты его ближе к вечере?

– Да, батюшка.

За здоровьем митрополита Московского и всея Руси великий князь и его наследник следили с одинаковым рвением; и если для Иоанна Васильевича он был ценен как верный союзник и соратник, то царевич Дмитрий, помимо всего прочего, видел в нем… Гм… ну, ближе всего подходило определение «стабилизатор». Разделяя все устремления своего государя, архипастырь Русской православной церкви зачастую не разделял путей их достижения и, аккуратно пользуясь своим авторитетом и мягкими уговорами, старательно сглаживал слишком острые «углы» тяжелого царского характера и по возможности гасил первые порывы. Не будь его рядом с троном – кто знает, сколько боярских голов полетело бы с плахи на пропитанную кровью землю?..

«Надеюсь, я смогу добавить ему пару-тройку дополнительных лет жизни».

Поцеловав родительскую руку и медленно зашагав к Успенскому собору, царевич вспоминал думных бояр и праздновал свой первый маленький успех. Даже несколько: во-первых, отец весьма рационально назначил основных воевод, опираясь в своем выборе не на знатность оных (хотя и про нее не забывал), а на умение воевать с тем или иным противником. Вроде князя Воротынского, поседевшего на порубежной службе и до малейших тонкостей познавшего все повадки да уловки степняков, – отчего и гонял их в хвост и в гриву или малыми силами давал достойный отпор. А поставь его против шведов или поляков? Нет, он, конечно, и там справится… Наверное. Но людишек служилых все же в землю поляжет заметно больше. Или вот князья Горбатый-Шуйский и Хворостинин – если против крымчаков да ногаев они показали себя просто хорошо, то супротив европейских вояк ну прямо выше всех и всяческих похвал, причем последний проявил себя не только хитроумным тактиком, но и выдающимся стратегом.

«Кстати, надо бы к тезке присмотреться повнимательнее».

Во-вторых, удалось немного изменить отношение отца к талантливому военачальнику Даниле Адашеву. Конечно, немало помогло и то, что опальному окольничему было абсолютно без разницы, кого именно гонять – крымских нукеров или литовскую шляхту. Но все же. В-третьих, смена воевод означала весьма вероятную победу там, где должны были быть поражения, а это, в свою очередь, подразумевало спасение тысяч русских воинов от смерти или плена.

«Та же битва при Чашниках, где Шуйский вдобавок еще и осадную артиллерию потерял, дятел долгобородый. Или, если взять что поближе, – бой при Невеле».

Тому же князю Курбскому, умудрившемуся этот бой проиграть, имея аж трехкратный перевес в силах, будет гораздо труднее убежать в Польшу от южных границ царства Московского. А значит, останутся живы его жена и сын, которых он в ином случае попросту бросил бы на скорую смерть.

«Жалкое ничтожество! Не спасти родную кровь, имея для этого все возможности!..»

Ну и четвертое. Было у Дмитрия сильное подозрение, что клан Шуйских не справится с отцовским поручением. Не по злому умыслу, нет!.. Просто и Петр Иванович, и Иван Андреевич с малолетства были «заточены» под дела воинские, а никак не организационно-хозяйственные. В отличие от них у Федора Ивановича Скопина-Шуйского такой опыт был в превеликом множестве – почти восемнадцать лет его набирался в своих многочисленных имениях, находясь в ссылке да под внимательным надзором. Вот и получается, что из тройки князей один будет работать головой, а двое – языками. Кстати, в опалу Скопин-Шуйский попал аккурат после того, как государев опекун Андрей Шуйский был растерзан псарями. По прямому указанию самого опекаемого, пронесшего подсердечную ненависть к своему «наставнику» сквозь всю свою жизнь.